Главная Энциклопедия Словари Подробнее

ОФИЦЕР ГЕНЕРАЛЬНОГО ШТАБА (О. ГШ)

1) в рус. армии и армиях ряда европ. гос-в (Австро-Венгрии, Великобритании, Германии, Франции) со 2-й пол. 18 в. - офицер, окончивший Акад. Генштаба и причисленный к Генштабу. О. ГШ замещали соответств. должности в центр. органах воен. упр. и нижестоящих штабах. Составляли обособл. корпус офицеров, выделялись из общего порядка прохождения воен. службы, имели особенности в форме одежды, преимущества в службе и др.; 2) в Кр. Армии в Вел. Отеч. войну - представитель Генштаба в войсках. В функции входило: информирование Генштаба об обстановке, проверка выполнения приказов и директив, оказание помощи штабам и др. До июня 1943 существовала самостоят. группа О. ГШ, до янв. 1946 корпус офицеров - представителей Генштаба (126 чел.); 3) в ВС РФ – неофиц. название офицеров, проходящих службу в управлениях Генштаба ВС. Установлены нарукав. знаки различия по принадлежности к Генштабу ВС РФ и знак отличия О.ГШ.

25 января исполнилось 251 год со дня создания Генерального штаба Вооруженных сил России. Накануне этой даты начальник Генштаба ВС РФ генерал армии Валерий ГЕРАСИМОВ дал эксклюзивное интервью ответственному редактору «Независимого военного обозрения» Виктору ЛИТОВКИНУ.

– Перед началом нашей беседы, Валерий Васильевич, не могу не упомянуть о празднике – Дне Генерального штаба Вооруженных сил Российской Федерации. В этом году нашему без преувеличения ведущему органу военного управления, по определению Маршала Советского Союза Бориса Шапошникова «мозгу армии», исполняется 251 год.

Да. С зарождением в Российской империи службы Генерального штаба этот важнейший элемент военной организации государства сразу начал играть заметную, а со временем и важнейшую роль в жизни армии. Генштабисты всегда были вместе с войсками в дни поражений и побед, закладывая и укрепляя традиции, которые позволяют нынешнему поколению наших офицеров достойно выполнять все поставленные задачи по обеспечению военной безопасности нашей страны.

– А что представляет собой Генеральный штаб сегодня? Каковы его основные функции?

Генеральный штаб Вооруженных сил Российской Федерации является центральным органом военного управления Минобороны России и основным органом оперативного управления Вооруженными силами Российской Федерации. В соответствии с новым Положением о Генеральном штабе, которое утверждено президентом Российской Федерации в июле 2013 года, полномочия Генерального штаба не ограничиваются только рамками стоящих перед Вооруженными силами задач, но и охватывают вопросы обеспечения военной безопасности и обороны государства в целом.

Сегодня наряду с управлением повседневной деятельностью Вооруженных сил, ежедневным решением вопросов военного строительства, в число основных функций Генерального штаба также входят :
— организация планирования обороны Российской Федерации;
— разработка планов стратегических операций;
— руководство деятельностью военных разведывательных органов;
— организация планирования мобилизационной подготовки и мобилизации в Российской Федерации в пределах полномочий Минобороны России;
— координация деятельности других войск, воинских формирований и органов в области обороны.

Кроме того, Генеральный штаб организует разработку предложений по формированию и проведению государственной политики в области обороны и принимает участие в ее проведении. Как сказал Верховный главнокомандующий Вооруженными силами Российской Федерации на расширенном заседании коллегии Министерства обороны, состоявшемся в декабре 2013 года:

«…понимая все сложности и перспективы развития новых видов вооружений и способов ведения вооруженной борьбы, каждый на своем месте должен не просто исполнять свою работу, а творчески к ней подходить, всегда думать о том, как сделать следующий шаг к совершенствованию нашей большой военной машины. Большое значение при выполнении данной задачи имеют штабы различного уровня, и прежде всего Генеральный штаб. Это не просто люди, которые бумажки считают, перекладывают и подшивают в дела, но прежде всего аналитический центр. Сегодня это важно как никогда …»

Очевидно, лучшего ответа на вопрос, какого результата ожидает от нас руководство страны, не придумать.

– А как отбираются военные специалисты для службы в Генеральном штабе, где проходят подготовку? Какими качествами должны они обладать?

Быть офицером Генерального штаба – это не только почетно для любого офицера Российской армии, это прежде всего сложная и ответственная работа.

Для службы в Генеральном штабе отбираются наиболее подготовленные офицеры из главных штабов видов и штабов родов войск Вооруженных сил, а также лучшие представители штабов военных округов. На высшие воинские должности проводится отбор офицеров и генералов, добившихся высокого уровня слаженности подчиненных им органов управления и войск, а также обладающих необходимыми индивидуальными качествами. Последнее условие можно считать главным.

Аналитическое мышление, широкий кругозор, внутренняя потребность и привычка к совершенствованию своего профессионального уровня – это только некоторые черты, которыми должен обладать кандидат на службу в Генеральном штабе.

Все офицеры при отборе проходят собеседование и проверку уровня профессиональной подготовленности непосредственно в структурных подразделениях Генерального штаба. Прежде всего оценивается способность офицеров творчески и нестандартно подходить к решению любой поставленной задачи. Ценится гибкость мышления по широкому спектру вопросов обеспечения военной безопасности государства.

Офицер Генерального штаба, на примере истории России, должен иметь представление о месте и роли армии в государстве и обществе, о роли России в прошлом, настоящем и будущем мире, владеть вопросами геополитики, геоэкономики, процессов глобализации общества.

Эффективным инструментом качественного комплектования воинских должностей в Генеральном штабе является федеральный и ведомственный кадровый резерв Вооруженных сил. В 2013 году на заседаниях Центральной аттестационной комиссии Министерства обороны внедрен метод рассмотрения кандидатов на воинские должности на альтернативной основе – на одну вакантную воинскую должность представляется не менее трех кандидатов.

Основным и базовым вузом для подготовки офицеров Генерального штаба является Военная академия Генерального штаба, которая на протяжении более 180 лет готовит военные кадры для стратегического звена управления. Она правопреемница Императорской военной академии, основанной в 1832 году по инициативе императора России Николая I. 8 декабря 2013 года Академия отметила свою 181-ю годовщину.

На базе Военной академии Генерального штаба осуществляется подготовка офицеров по двухлетней программе высшего военного образования, а также профессиональная переподготовка и повышение квалификации по программам дополнительного профессионального образования. По профильным специальностям и направлениям деятельности офицеры проходят подготовку в военных академиях видов и родов войск Вооруженных сил.

Военная мысль не стоит на месте. Совершенствуется вооружение, меняются формы и способы ведения военных действий. Все это нужно знать и ежедневно учитывать в ходе выполнения задач и принятия управленческих решений. Широкий кругозор офицера Генерального штаба должен охватывать сферу политических и экономических отношений как внутри страны, так и за ее пределами. Необходимо ежедневно владеть полной информацией обо всем происходящем в России и за рубежом в области военного строительства и развития вооруженных сил, военного и государственного управления, в сфере подготовки и применения войск и сил.

Но, конечно, программами обучения военных академий охватить все спектры деятельность Вооруженных сил не представляется возможным. Поэтому профессиональная подготовка любого офицера в Вооруженных силах – это процесс повседневный и непрерывный. Генералы и офицеры Генерального штаба не исключение. Кроме всего сказанного, офицер Генерального штаба должен быть безусловным патриотом России, духовно-нравственным и во всех отношениях здоровым гражданином Отечества.

– Создается Национальный центр управления обороной государства. Какие функции он будет выполнять, в том числе и в отношении Вооруженных сил? Какова роль здесь будет Генерального штаба? Что изменится?

По предложению министра обороны С.К. Шойгу Верховным главнокомандующим Вооруженными силами Российской Федерации принято решение о создании в структуре Минобороны Национального центра управления обороной Российской Федерации. 20 января 2014 года, как вы знаете, заложен первый камень в здание Центра на Фрунзенской набережной.

Создаваемый Национальный центр охватит все звенья руководства Вооруженными силами, а также позволит скоординировать усилия 49 министерств и ведомств, участвующих в реализации Плана обороны страны. Впервые в Минобороны России будет создана вертикально интегрированная многоуровневая система автоматизированного управления и сформировано единое информационно-управляющее пространство, обеспечивающее совместные действия разнородных сил и средств. Кроме того, Национальный центр станет основным инструментом управления мобилизацией страны.

При реализации данного проекта будут использованы только прорывные технологии, самые современные решения в программном обеспечении. Оснащение ими позволит оперативно отображать обстановку из любого региона, а также района действий войск (сил), в том числе находящихся на значительных расстояниях от пунктов постоянной дислокации.

Строительство Вооруженных сил Российской Федерации осуществляется Министерством обороны в соответствии с Планом строительства и развития Вооруженных сил. План разрабатывается на пять лет и утверждается президентом Российской Федерации. При необходимости по решению президента Российской Федерации мероприятия строительства и развития Вооруженных сил могут уточняться.

В Плане строительства и развития Вооруженных сил находят отражение вопросы комплектования входящих в их состав видов и родов войск личным составом, вооружением военной и специальной техникой, модернизации ее существующих образцов и разработки перспективных, развития военной инфраструктуры, всех видов обеспечения. Кроме того, для реализации задач, поставленных президентом, синхронизации всех мероприятий, программ и планов строительства Вооруженных сил разработан детальный План деятельности Министерства обороны на период до 2020 года.

Он охватывает все направления деятельности Вооруженных сил – от поддержания боеспособности войск до повышения привлекательности военной службы. Все мероприятия помесячно детализированы в планах и графиках, которые разработаны от заместителя министра обороны до соединения и воинской части включительно. Организована жесткая система контроля реализации плана.

Он состоит из закрытой и открытой частей. С открытой частью плана можно ознакомиться на официальном сайте Министерства обороны. А изменения и дополнения в него вносятся только по решению коллегии Министерства обороны Российской Федерации. Это позволяет Минобороны в тесном взаимодействии с другими федеральными органами исполнительной власти осуществлять стабильную и целенаправленную работу по строительству, развитию и применению Вооруженных сил.

– Знаю, Генеральный штаб активно занимается и международным военным сотрудничеством. Какие задачи здесь стоят перед ним?

Генеральный штаб принимает активное участие в подготовке и проведении мероприятий международного военного сотрудничества на двусторонней и многосторонней основе. Задач много. Приоритетными направлениями международного военного сотрудничества для нас являются :
— развитие военной составляющей ОДКБ;
— укрепление военной организации Союзного государства с Республикой Беларусь;
— обеспечение избирательного военного присутствия Российской Федерации в различных регионах Содружества и в мире для укрепления региональной и глобальной безопасности;
— укрепление системы безопасности в Центрально-Азиатском регионе с учетом вывода из него международных сил содействия безопасности;
— предотвращение появления новых ракетно-ядерных угроз по периметру российских границ;
— продолжение взаимодействия в военной области с США и НАТО по проблемам контроля над вооружениями, нераспространения оружия массового уничтожения, обеспечения региональной и глобальной безопасности;
— реализация решений политического руководства государства по продвижению российских подходов в области ПРО, выполнение требований Договора о стратегических наступательных вооружениях;
— выполнение российских обязательств в сфере военно-технического сотрудничества по поставкам вооружения и военной техники из наличия Минобороны России.

В настоящее время международное военное сотрудничество носит разносторонний, динамичный характер и ориентировано на решение задач, поставленных руководством страны перед Минобороны России. Поскольку вопросы международного военного сотрудничества напрямую связаны с вопросами обеспечения военной безопасности государства, они являются предметом постоянной заботы Генерального штаба.

ДВА БОЯ…ДВЕ АТАКИ… Воспоминания офицера Генерального штаба…

….. А утром предстояла атака. Я решил понаблюдать, как действует 122-й стрелковый полк, первым прибывший к месту сосредоточения. Он должен был наступать в районе населенного пункта Елагино, в полосе 1-й гвардейской мотострелковой дивизии, обескровленной в предыдущих боях.

Едва забрезжил рассвет и потускнели звезды, мы с командиром полка поднялись на чердак дачного дома среди высоких елей на краю леса. Вдоль опушки суетились командиры подразделений, вытягивая цепи бойцов. Люди в маскхалатах поверх полушубков были еще едва различимы. Но вот и краешек солнца показался в морозном тумане.

Цепи зашевелились, пошли: за каждым бойцом тянулась полоска в глубоком снегу. А снег был голубовато-белый, девственно-чистый, а поле ровное-ровное, без кустарника, без бугорков, без укрытий. Вдали виднелись высотки-холмы, поросшие молодым березовым лесом. Там - противник. За холмами, недоступная взору, тянулась железная дорога, связывавшая немцев в Наро-Фоминске с их тылом. Латыши, то есть, извините, подразделения Латышской дивизии, должны были перерезать эту дорогу. Я понимал то, что еще не осознал, наверное, командир полка: фашисты ничего не пожалеют, чтобы сохранить для себя эту жизненную артерию.

Между тем бойцы шли, как на учении, несколькими длинными, во все поле, цепями, умудряясь выдерживать даже некоторое равнение. Враг молчал. Полная тишина. Напряжение нарастало. Вот цепи на середине поля. Чего ждут фашисты? Неужели покинули рубеж?!

И тут грянули взрывы. Не выстрелы, только взрывы. Взметнулись черные комья, окутанные серым дымом. Наступающие попали на минное поле. Замедлилось движение, особенно в центре. Некоторые бойцы останавливались, залегали, другие выбирались на следы ушедших вперед командиров, цепи разомкнулись, преобразуясь в коротенькие колонны-цепочки.

Я резко спросил, была ли проведена разведка, на что командир полка огорченно ответил: только на левом фланге, больше не хватило времени. Упрекать его не было смысла.

Белое поле, как язвами, покрылось черными воронками, в бинокль видны были на снегу большие красные пятна. И лежащие люди. Не поймешь, кто живой, кто мертвый. А немцы, дождавшись, когда наши втянулись на минное поле, ударили из минометов и винтовок. Пулеметов у них, к счастью для нас, оказалось мало. Зато минометчики били прицельно, расстреливая тех, кто пытался двигаться. Люди зарывались в снег. Гибли без пользы. Мины вокруг, на земле. Мины с характерным мяукающим звуком сыпались сверху. Жуткая ситуация для коченевших в снегу бойцов. Как сказал фронтовой поэт:

Снег минами изрыт вокруг

И почернел от пыли минной.

Разрыв - и умирает друг,

И смерть опять проходит мимо.

Сейчас настанет мой черед,

За мной одним идет охота.

Будь проклят сорок первый год

И вмерзшая в снега пехота.

Да, будь проклят этот год с его страшной фронтовой зимой! И во веки веков пусть славятся наши воины, одержавшие победу в великом сражении!

Командир полка уже не управлял боем, утратил связь с залегшими подразделениями. Но там, в цепях, под огнем, нашлись мужественные командиры, опытные бойцы, принявшие правильное решение. А оно могло быть только одно: хочешь жить - броском вперед, на сближение с врагом, чтобы выйти из-под обстрела, чтобы с ненавистью - штык в горло! И пошли, побежали бойцы по склонам высот вверх; первая, поредевшая, волна захлестнула немецкие траншеи, исчезла из вида, но за первой волной накатилась вторая, и приближалась уже третья волна, не понесшая потерь от минометов.

Сигнальные ракеты взлетели над березняком, показывая, что холмы в наших руках. Характер боя изменился. Немцы били теперь по оставленным позициям, готовя контратаку. Подключилась их артиллерия. Снаряды крупных калибров рвались на опушке леса и глубже, в наших тылах. Командиру полка нечего было противопоставить фашистам, вся артиллерия Латышской дивизии находилась еще в пути. Я посоветовал вывести в захваченные траншеи пулеметные роты, не участвовавшие в атаке (в трех пульротах полка насчитывалось восемнадцать станкачей), чтобы надежно закрепиться на высотах. А пехоту проталкивать дальше - к железнодорожной насыпи, к путевым сооружениям. Там она меньше будет страдать от вражеского огня. Командир полка не понял меня, пришлось пояснить: контратаковать немцы, безусловно, будут, но снаряды и мины кидать на железнодорожное полотно не станут. Оно им нужно неповрежденное. У них в Наро-Фоминске эшелоны с боеприпасами, с техникой, вагоны с ранеными.

Позже я узнал, что так оно и было. В тот день узкая полоса возле железной дороги двенадцать (!) раз переходила от одних к другим. Полк потерял треть личного состава, причем большинство в первой атаке через минное поле. Получил ранение и выбыл из строя командир Латышской дивизии. Погиб комиссар дивизии. Трудным был тот бой, но люди выдержали испытание. Вскоре дивизия будет преобразована в гвардейскую…

….я подумал о том, что давно не был на передовой, слежу за событиями из высоких штабов и как-то утратил ощущение реальной войны. Попросил подбросить меня на передовую, никого не предупреждая, ничего не подготавливая, чтобы все как есть. В ту пору шли бои местного значения. Полк, в который мы приехали, день за днем продвигался на несколько километров. И опять был чердак - в кирпичном доме под красночерепичной крышей, но не на краю леса, а на окраине маленькою разбитого городка. И было просторное заснеженное поле, за которым виднелись какие-то постройки, наполовину рухнувшая заводская труба. Оттуда постреливали немцы.

Командир батальона, капитан лет двадцати пяти, обосновавшийся на чердаке, не очень-то обрадовался, когда привалило начальство - со мной были командир полка и еще три офицера. Давно известно: чем больше руководителей, тем хуже. Стесненно чувствовал себя капитан. Сухо доложил обстановку. Здесь мы - там немцы. К двадцати четырем приказано взять маслозавод. Обороняется пехотная рота с тремя орудиями. На ее флангах - фольксштурм. Утром к немцам прибыло подкрепление неустановленной численности. Перед самим заводом, где труба, - минное поле. Определив во мне главную фигуру, залетного гостя (по слишком уж аккуратной, «столичной» форме, по солидному возрасту), капитан вежливо, но решительно попросил тех, кому "необязательно здесь находиться", покинуть чердак, а то одним случайным снарядом стольких накроют… Он был прав, и я потребовал от сопровождавших спуститься в надежный подвал соседнего дома, а командира полка заниматься своими делами. Тот ушел, оставив на первом этаже на всякий случай отделение автоматчиков. А на чердаке со мной - комбат, телефонисты, артиллерийские наблюдатели и застенчивый юноша-лейтенант, командир приданного танкового взвода.

Обо мне «хозяева» позаботились. Предложили место у слухового окна на диване, принесенном из комнат. Укрыли колени теплым ковриком. Спрашивали, не нужно ли еще чего-нибудь, с определенным намеком. Я ответил: стопка после боя, а сейчас только хороший бинокль. И пусть не обращают внимания, делают то, что делали бы без меня. Они так и поступили. Капитан уточнял с каким-то старшиной, сколько тот доставит завтра патронов. Артиллеристы определяли ориентиры, согласовывали их по телефону с батареями. Телефонист, приглушив голос и косясь на меня, жаловался кому-то, что опять, третий раз подряд, не получил «наркомовские» сто грамм. А день между тем заканчивался, близились сумерки. Я спросил капитана: успеет ли до полуночи взять завод?

Куда он денется, - ответил командир батальона. - Вчера ферму, сегодня это заведение, завтра железнодорожную станцию… Сработаем. - Глянул на часы. - Отдохнули мои. Скоро подойдут.

Через несколько минут действительно тремя группами, тремя ротами, подошли бойцы. В шинелях, в ватниках, кое-кто успел уже обзавестись белым маскхалатом. Две роты привычно, без команд, растворились на рубеже, среди руин, в подвалах, в домах. Третья задержалась за стеной большого кирпичного, выгоревшего изнутри дома. Бойцы перекурили, проверили обувку, оружие. Рассыпались в реденькую цепь, метров на пятнадцать один от другого, и вышли в поле. Офицеры, одинаково с рядовыми одетые и в общей линии, - не различишь, не выбьешь.

Заработали немецкие минометы. Но такой жидкой цепи урон нанести трудно, да к тому же минометчиков сразу, нащупали наши пушкари, ударили на подавление. Ответила вражья батарея. Бухнули танковые орудия. Густел пулеметный треск. Бойцы двигались короткими перебежками. Многие лежали не шевелясь. Было такое впечатление, что немцы выкосили роту и только сгущавшиеся сумерки укроют, спасут уцелевших. Все ярче становились вспышки выстрелов, и от этого казалось, что их - все больше. А капитан будто забыл про свою перебитую роту, уточнял с танкистом, куда выдвинуть машины, намечал маршруты артиллеристам, чтобы сопровождали пехоту колесами и били прямой наводкой. Все он делал правильно, однако я не выдержал и посоветовал спасти остатки гибнувшей под огнем роты. "Какие остатки?! - удивился капитан. - Они огонь вызвали на себя, оборону немца раскрыли, а теперь лежат, покуривают в кулаки. Ждут, когда огневые точки подавим и весь батальон в атаку пойдет. Сегодня не холодно, не простудятся".

Вот так-то, не сорок первый год. О простуде задумывались.

Дальше все было деловито и просто. Немецкие пулеметы были уничтожены нашими артиллеристами в самом начале атаки. Такая же участь постигла вражескую батарею и два оказавшихся у немцев танка. Батальон обошел справа и слева минное поле перед заводом и выбил фашистов с их рубежа. Бой продолжался всего лишь полтора часа. Наши потери: трое убитых, двое отправлены в госпиталь, двое «легких» остались в строю. Торопыга-лейтенант на бегу ногу вывихнул. И один танк все же сумели подбить немцы. А в общем эта атака никак не сравнима была с атаками под Наро-Фоминском. И немец был не тот, и, главное, наши были совсем другими. В полном смысле брали не числом, а уменьем. Но в моей памяти и тот, и другой бой связаны неразрывно. По контрасту, наверное…

Окончив Академию в 1913 году, после раз­борки вакансий я вышел в Киевский военный округ. В своих статьях - воспоминаниях о службе в 6-й лб.-гв. Донской казачьей Его Ве­личества батарее, лб.-гв. Конной Артиллерии в №№ 102, 103 и 104 журнала «Военная Быль» я рассказывал, как осенью 1913 г., будучи в Каменец Подольске на должности старшего адъютанта Генерального штаба при штабе 2-й казачьей Сводной дивизии, я получил пред­ложение от командира нашей батареи Великого Князя Андрея Владимировича подать рапорт об отчислении по собственному желанию от службы в Генеральном штабе и вернуться в строй, в батарею, на должность второго старше­го офицера. Я там же рассказывал, что с пер­вых же дней войны, с 20 августа 1914 г. мне пришлось оставить строй и идти по тому пути, к которому меня готовила Академия, и при­нять должность, хотя и нештатную, начальника штаба отдельно действовавшей гвардейской казачьей бригады; потом, 3 мая 1915 г., я был вновь причислен к Генеральному штабу с на­значением обер-офицером для поручений при штабе Гвардейского корпуса.

Приказ об этом назначении застал меня в с. Дроздово, где в это время находился штаб гвардейской казачьей бригады. Мой верный денщик Илларион Фокич Бирюлин быстро со­брал наши походные пожитки, распрощался я с командиром бригады генералом Иваном Давыдовичем Орловым, с дорогими атаманцами, при которых последнее время был штаб брига­ды, и мы отправились в недалекий 10-верстный путь в г. Ломжу, где находился штаб Гвар­дейского корпуса. Он разместился удобно и просторно в больших казармах мирного време­ни. Явившись по начальству, я скоро устро­ился в отведенном мне помещении и быстро во­шел в курс своих новых обязанностей, которые, не сказал бы, чтобы мне очень понравились. Мы, младшие офицеры Генерального штаба в таком уже большом штабе, как штаб Гвардей­ского корпуса, были маленькими исполнителя­ми отдаваемых старшими начальниками распо­ряжений, всегда были на-чеку, ожидая каж­дую минуту, что нас позовет штаб-офицер для поручений Ген. штаба полковник Доманевский. Почти ежедневно мы втроем, Ген. штаба капи­тан Люндеквист, мой однокашник по Академии штабс-капитан Алексеев и я устраивались поудобнее, захватив большие блокноты с копи­ровальной бумагой, и отчетливо писали под дик­товку полковника Доманевского приказы или приказания корпусу. Постоянными и веч­ными посетителями мы бывали в большом по­мещении, отведенном для службы связи, где были установлены телеграфные аппараты «Юза» для связи с высшими инстанциями, да­вавшие готовую отпечатанную ленту приказа или служебного разговора и, кроме того, и это самое главнее, там было много полевых телефо­нов для связи со штабами дивизий и многих учреждений корпуса. Мы вечно висели на этих телефонах, или мы вызывали, или нас вызы­вали. Сами себе мы никогда ни на минуту не принадлежали и, чтобы выйти на самый корот­кий срок из здания штаба, мы между собою договаривались. Особенно тяжело было капита­ну Люндеквисту. Командир корпуса генерал Безобразов, имея, очевидно, свои основания, строго запрещал присутствие жен офицеров в районе расположения корпуса, а у Люндеквиста жена была сестрой милосердия в одном из санитарных учреждений, расположенном тут же, поблизости от нашего штаба. Целой про­блемой было для него пойти навестить жену, и мы с Алексеевым прилагали все усилия и улов­ки, чтобы ему в этом помочь. А тут как раз случилось так, что вскоре после моего пересе­ления в Ломжу и ко мне тоже приехала на не­делю жена из Павловска. На фронте у нас в это время было затишье, сообщение с Варша­вой установилось более или менее регулярное и свободное. О ее приезде знали только Люндеквист, Алексеев и, конечно, мой Бирюлин, который поступил теперь в полное ее распоря­жение. Он же нашел поблизости частную ком­нату, быстро ориентировавшись и ознакомив­шись с Ломжей, покупал с женой продукты и заботился о приготовлении обеда и ужина. Я столоваться должен был в штабе. Столовой служил нам большой казарменный зал, в кото­ром за длинным столом мы чинно восседали по чинам под председательством самого командира корпуса. Думаю, что не ошибаюсь, если ска­жу, что за стол садилось не меньше 30 человек. Почему-то с этой столовой врезался в память сам по себе ничтожнейший случай, который од­нажды развеселил всех нас и заставил дол­го смеяться. В самом начале обеда, когда все чинно и молча сидели в его ожидании, входит в столовую запоздавший, а это вообще не пола­галось, молодой подпоручик гвардейской артил­лерии из управления Инспектора артиллерии Кочеровский, худой и очень высокого роста. Смущенно, держа в руках фуражку, подходит он к командиру корпуса и просит разрешения сесть. Генерал Безобразов строго посмотрел и молча кивнул головой. Кочеровский поворачи­вается налево кругом, поднимает глаза к высо­кому потолку, замечает только ему одному видимый, благодаря росту, у самого потолка не­большой гвоздик, протягивает длинную руку и легко вешает на него свою фуражку. Все при­сутствующие внимательно следили за всем про­исходящим и, когда он так комично определил подходящее место своей фуражке, в столовой раздался общий, поддержанный и самим гене­ралом Безобразовым, громовой хохот. Смущен­ный и не понимая, в чем дело, Кочеровский скромно пошел к левому флангу на свое место.

Как-то, в один из дней, когда жена была еще в Ломже, вызвал меня к себе командир корпуса. Я шел к нему с тревогой, не зная, почему он зо­вет меня лично, не узнал ли случайно о приез­де моей жены в Ломжу, но, к счастью, все обош­лось благополучно. Он поручил мне на следую­щий день с утра произвести секретную раз­ведку интересовавшего его какого-то участка местности, который он отчертил мне на карте, между Ломжей и крепостью Осовцом, в северном направлении, в сторону противника. Требо­валась разведка этого участка в отношении путей и проходимости для войск. Он, конечно, не посвящал меня в свои планы, для какой цели была ему нужна эта разведка, но мне было яс­но, что или для нашего наступления, или воз­можности использования этого района против­ником. Жена была очень обеспокоена моим зав­трашним путешествием и главным образом потому, что выполнять я буду поручение не с разъездом, а только вдвоем с вестовым. Вы­ехали мы очень рано, шли до места разведки быстро, переменным аллюром, чтобы пораньше вернуться.

На другой день я представил командиру кор­пуса свой подробный доклад. Местность ока­залась очень болотистой, без дорог, для круп­ных войсковых соединений с артиллерией и обозами непроходимой. Пользоваться этим рай­оном могли лишь местные жители по извест­ным им тропинкам. Я не привык к такой сидя­чей работе, как в штабе корпуса, и это, хотя и маленькое разведывательное поручение меня немного освежило, и я с таким удовольствием вспоминал свою прежнюю нештатную долж­ность начальника штаба гвардейской казачь­ей бригады в продолжение 8 месяцев. Работа там была самостоятельная, я знал только свое­го командира бригады и исполнял только его распоряжения. Были тяжелые, ответственные и опасные минуты, но зато была и относитель­ная свобода. Отношение старших начальников - командира бригады и командиров полков ко мне было предупредительное, сердечное, а со стороны родственной казачьей среды офицеров, в большинстве с которыми нас к тому же связывало и общее начальное воспитание в од­ном и том же Донском Императора Александра 3-го кадетском корпусе, дружеское и товари­щеское. За эти 8 месяцев мне удалось два ра­за, во время боевого затишья, с любезного раз­решения командира бригады съездить на корот­кий срок и в Варшаву, воспользовавшись пред­ставлявшей автомобильным сообщением. Оста­навливался я там всегда, по памяти еще мирного времени, в гостинице «Полония» и старался насладиться омовением в известных «Римских Санях», а кроме того, и с задачей освободиться от непрошенных гостей, приобретенных за дол­гое время походов при ежедневно меняющих­ся ночлегах. Бывали периоды, когда мы каж­дый день куда-то шли по полям левобережной Польши. Сегодня в дождь и слякоть прима­щиваемся на ночлег в забитой пехотой дере­вушке, заботимся лишь о том, чтобы укрыть хоть как-нибудь уставших лошадей и накор­мить их, а самому, отвязав с седла бурку, сидя вздремнуть, прислонившись у дверей хаты. Иной раз, хотя это было не часто, когда мы были вдалеке от пехоты, ночевали прекрасно в каком-нибудь богатом помещичьем доме. Все были размещены и накормлены, а офицеры ужинали в столовой гостеприимного польского помещика. Он угощает чудным вином и зна­менитой польской водкой старкой, просит не стесняться, чтобы не досталось это добро нем­цам. Однажды во время одного из таких, прав­да редких, лукулловских ужинов, в столовую ти­хонько вошел мой вестовой и на ухо мне шеп­чет, что мой конь «Лорд» заболел, ветеринар­ный фельдшер говорит, что у него температу­ра. Отвечаю казаку, что сейчас приду, а у са­мого настроение упало, очень был огорчен, зав­тра выступать куда-то дальше, а конь за­болел. Решил лечить его так же, как и чело­века, налил незаметно в большой стакан золо­той старки, захватил со стола пустую бутылку от вина и тихонько вышел из столовой. «Лор­да» я застал грустно стоявшим, опустив голо­ву, и не обращавшим внимания на лежащее пе­ред ним сено. Перелил я старку в пустую бутылку, оставив в стакане по два добрых глот­ка фельдшеру и вестовому, подняли мы голо­ву коня кверху и всунули ему бутылку в рот. Тут я к своей радости увидел, что он не подвел своего хозяина и не только не протестовал про­тив такого лекарства, но даже облизал рот язы­ком, когда мы вынули пустую бутылку и опустили ему голову. Потом соломенными жгутами казаки хорошо растерли ему спину, бока, живот, грудь, покрыли попоной и остави­ли в покое. Не знаю, помогло ли чудодействен­ное лекарство или растирание, или все вместе взятое, во всяком случае утром я пошел на нем дальше и все было благополучно.

У меня не сохранилось, никаких записей, до­кументов или дневников, которые позволили бы мне точно, по дням, восстановить в полном объеме былые эпизоды нашего боевого прош­лого в 1-ю Великую войну, но во многом в этом отношении помогает мне сохранившийся по­служной список, который и сейчас своими точ­ными датами и лаконической записью застав­ляет меня вновь переживать главные момен­ты моего участия в войне. «Награжден орде­ном св. Владимира 4-й степени с мечами и бан­том за решительность, проявленную в боях у г. Ленчицы 18 сент. 1914 г. (Рус. Инв. 1915 г. №31. Выс. приказ 31 янв. 1915 г.)». Тогда об­щая обстановка нам, конечно, не была известна и мы, 8 сотен с батареей гвардейской каз. бри­гады, перед фронтом 2-й нашей Армии вели разведку, выслав вперед две разведыватель­ные сотни. Мы не знали, что 15 сентября в на­шем районе началось первое немецкое наступ­ление Макензена двумя корпусами на Варшаву. 25 сентября он занял Лодзь, а 26-го уже подо­шел к Гройпам, непосредственно угрожая Вар­шаве. Таким образом наши стычки 18 сентя­бре у Ленчицы были с передовыми разведывательными частями противника, на­ступавшего большими силами, о чем мы полу­чили в этот же день вечером извещение из шта­ба армии с приказанием немедленно отойти. Бригада начала готовиться к ночному переходу, а я как начальник штаба, на котором ле­жала организация разведки, оказался перед разрешением важнейшей задачи передать рас­поряжение двум разведывательным сотням, выброшенным примерно на 15 верст вперед, от­куда они маленькими разъездами уже на корот­кое расстояние освещали впереди них лежа­щую местность, чтобы они, ввиду грозящей опа­сности быть отрезанными, немедленно отходи­ли и присоединились к бригаде в указанном мною районе. Связь с ними я держал при по­мощи железнодорожного телеграфа. Одной сот­не я сразу же передал распоряжение, напомнив об уничтожении телеграфной ленты. Когда же я пытался передать приказание и другой, то тут к своему ужасу наткнулся на неожидан­ное препятствие: отказалась работать повреж­денная телеграфная линия как раз на нашем ближайшем участке. Отношение телеграфных чиновников было к нам благожелательное, и мне вскоре выяснили, что со следующего полу­станка, верстах в 10, линия исправна и можно будет связаться с сотней. Докладываю коман­диру бригады генералу Пономареву, что не могу выступить с ними, не предупредив разведыва­тельную сотню о грозящей ей опасности, а по­тому прошу его разрешить мне воспользовать­ся имевшимся временно при штабе маленьким частным польским автомобилем, хозяин кото­рого хотел тоже, в случае наступления немцев, уходить с нами. Ехать верхом я не мог, не зная дорог, да притом ночью, шагом, было бы очень медленно. Хозяин автомобиля, местный житель, знал хорошо и дороги и их качество. Генерал Пономарев разрешил и назначил мне в помощь адъютанта лб.-гв. Сводно-казачьего полка, оренбуржца подъесаула Наумова. Бри­гада пошла на восток, а мы с Наумовым, доверив нашу судьбу воле Божьей и благожелательно­му нашему польскому шоферу, отправились на запад, в темноту, без фар, в сторону противни­ка. Не скажу, чтобы мы чувствовали себя очень весело, будучи фактически беззащитны­ми со своими двумя наганами в случае встречи с противником, с которым сегодня днем у нас были столкновения, но другого выхода у меня не было. Господь был милостив. Бесшумно подъехали мы к полустанку, прошло много вре­мени пока я вызвал к аппарату Морзе коман­дира сотни, кратко передал ему обстановку и приказание немедленно «смывать удочки». С облегченным сердцем мы повернули обратно и догнали бригаду лишь к обеду, далеко от Лен­чицы, а к вечеру подошли, к моей радости, и обе разведывательные сотни. В своих статьях: «14-й Пограничный Конный полк в 1914 году» в №№ 104 и 105 «Военной Были», П. Маковой описывает много таких же переживаний, какие были и у нас, и, кроме того, я узнал, что в 14-й кавалерийской дивизии как раз и произошел такой печальный случай, к счастью окончив­шийся благополучно, когда у них во время от­ступления остались в тылу у противника два разведывательных эскадрона и одна донская сотня. По-видимому, связь с ними была не­надежная или выброшены они были очень да­леко вперед, почему и не были своевремен­но предупреждены о грозившей им опасности. Они около месяца укрывались в лесах, и то лишь благодаря доброжелательному отноше­нию к нам местного населения, и присоедини­лись только после того, как немецкая армия бы­ла отброшена первый раз от Варшавы. А что могло случиться, если бы не удалось немцев отбросить, как это было во время второго немец­кого наступления, два эскадрона погибли бы или были бы взяты целиком в плен. После того как меня подвела как будто и хорошо на­лаженная связь, в будущем при высылке раз­ведывательных сотен я особенное внимание уделял службе связи с ними различными спо­собами, а также старался не высылать их очень далеко от ядра бригады. Предупредив свои сотни о грозившей им опасности, я считал толь­ко, что выполнил в боевой обстановке свои слу­жебные обязанности, ничего особенного в этом не находил и никак не думал и не предполагал, что это даст повод генералу Пономареву, а вер­нее, как я узнал впоследствии, командиру лб.-гв. Атаманского полка Великому Князю Бо­рису Владимировичу предложить генералу По­номареву представить меня к первой боевой награде, да еще такой большой, как орден св. Владимира 4-й ст. с мечами и бантом. Мы бы­ли уже на Наревском фронте, около Ломжи с. Дроздово, было это примерно в конце марта 1915 г, когда я получил там присланный мне изящный, казенного образца, орден св. Влади­мира. Великий Князь был доволен успехом своего ходатайства и благожелательно меня по­здравлял. Генерала Пономарева не было уже в это время с нами, он получил донскую каза­чью дивизию.

П. Маковой в своей статье говорит, что кон­ный корпус генерала Новикова был прижат к р. Виоле и с трудом переправился на правый берег, это был уже октябрь месяц и распутица. Отсюда корпус был переброшен походным по­рядком к Новогеоргиевску, где снова переходит на левый берег Вислы и выбивает немцев из Сохочева. Я думаю, что все это происходи­ло не в октябре, а в последних числах сентября. Мы, гвард. каз. бригада, тоже были в это вре­мя где-то здесь поблизости, на правом фланге

2-й нашей армии генерала Шейдемана, который 1 октября 1914 г., развернув справа налево 2-й Сиб., 4-й, 1-й арм. и 2-й Сиб. корпуса, нанес немцам сильный встречный удар у Прушкова. 2,3 и 4 октября он продолжал теснить против­ника, заняв Блоне. Мой послужной список го­ворит: «Участвовал в боях в отряде генерала Пономарева под Лешно, Блоне, ф. Пасс 1914 г. окт. 1. и при взятии г. Ловича окт. 4». Что ка­сается Блоне и ф. Пасс, то как сейчас вижу перед своими глазами огромное поле, местами покрытое небольшим кустарником, и на этом поле многочисленные разреженные строи, по-казачьи - лавы. На западном фланге мы, гвар­дейская каз. бригада, а левее нас, восточнее, части конницы генерала Новикова, и все эти ла­вы двигаются с севера на юг, к болотистому и заросшему ручью, где-то там был и ф. Пасс, а из-за ручья редким артиллерийским огнем нас обстреливают немецкие батареи. При более близком подходе к ручью противник открывает сильный ружейный и пулеметный огонь, за­ставляющий нас откатываться назад. Тут нам в этом месте, несмотря на нашу общую и мою «личную» храбрость, т. к. за это бои и я по­лучил орден св. Анны 4-й степени, т. е. алый темляк («клюкву», как говорили в обиходе), а на рукоятке шашки надпись «за храбрость», тут нам прорваться не удалось и мы пошли к северу, пробуя глубже выйти в тыл противни­ка. Продвигаясь 4 октября от Сохачева к Ловичу, мы его ночью захватили, выгнав оттуда саксонцев. Как мы его взяли, я уже писал в № 104-м «Военной Были».

Не имея возможности сразу продвинуться дальше, мы продолжали отсюда вести свою ра­зведку, а наша 2-я армия, сбивая противни­ка, 11 октября отбросила его за р. Равку, а 17 октября заняла Лодзь. Гинденбург еще 14 октября предписал своим войскам прервать сра­жение, и 9-я германская армия, которая была перед нами, стала быстро отступать на грани­цу, разрушая дороги и мосты. А. Керсновский пишет: «Ген. Шейдеман топтался на месте и утратил всякое соприкосновение с против­ником. Никто не знал, куда отступила гер­манская армия, несмотря на наличие семи с половиною кавалерийских дивизий». Я, лично, считаю, что генерал Шейдеман успешно сделал свое дело с нашей доблестной пехотой и артил­лерией, и не он виноват, что у него не было настоящих кавалерийских, начальников. Кон­ница была у нас первоклассная. Нет счета ли­хим, блестящим атакам разъездами, эскадрона­ми, сотнями и полками, дивизиями - редко (Келлер, Каледин, Крымов), а кавалерийскими корпусами просто не было. Тут, на правом фланге нашей 2-й армии, мы в это время едва ли могли похвалиться своими действиями. На­сколько помню, как-то вышло так, что мы долгoe время никак не могли перегнать свою бы­стро наступающую пехоту, а потому, конечно, и потеряли соприкосновение с противником, ко­торый очень быстро оторвался и отступил на запад, а там у себя также быстро перебросил главные силы на север и создал к 29 октября опять грозный кулак у Торна для второго на­ступления на Варшаву.

20 октября 1914 г. к нам присоединился у м. Гостынин, около Кутно, и лб.-гв. Казачий Его Величества полк, находившийся до этого времени при Ставке Верховного Главнокоман­дующего в Барановичах. Примерно в это вре­мя 1-я и 2-я бригады, 1-й гвардейской кавале­рийской дивизии закончили свои боевые опера­ции в Восточной Пруссии и были отведены на продолжительный отдых и к нам прибыл, как оставшийся временно без работы, в свою, 3-ю бригаду, гвардейскую казачью, генерал Казнаков, начальник 1-й гвардейской кавал. дивизии со своим начальником штаба полковником Ле­онтьевым. Он взял нас под свое руководство и управление. Мне, конечно, пришлось пони­зиться в своем ранге и с нештатной должности начальника штаба отдельно действующей бри­гады перейти на амплуа адъютанта Ген. шта­ба при временном штабе генерала Казнакова. Между прочим, он совершенно игнорировал своего начальника штаба и с ним не разговари­вал, так что ко всему прочему мне приходилось еще и быть посредником между ними.

О действиях нашей бригады при генерале Казнакове от начала и включительно до Лодзинской операции писать не буду, потому, что этот период прекрасно и подробно описан ге­нералом К. Р. Поздеевым в «Бюллетене Му­зея лб.-гв. Казачьего полка», № 6, за декабрь 1964 г., и приведу лишь отдельные выдержки главным образом о том, как мы наступали на Брезины 8 ноября, и то после того, как генерал Казнаков на походе получил телеграмму, вру­ченную ему догнавшим нас мотоциклистом: «Генералу Казнакову. Предписываю вам со­вместно с Кавказской кавалерийской дивизией генерала Шарпантье, которая подчиняется вам, ударить в тыл германской армии, действующей против нашей второй у Лодзи. Помните, что у вас лучшие полки кавалерии Российской Импе­рии. Требую действовать смело и решительно, не останавливаясь ни перед какими потерями. Генерал-адъютант Ренненкампф». До Брезин было еще 14 верст, время осеннее, надо было торопиться, но мы не торопились. Генерал Каз­наков решил наступать на Брезины с востока, а генерал Шарпантье должен был охватить их с юга, но он тоже, видимо, не спешил. И мы постояли за гребнем в резервной колонне и ге­нерал Шарпантье тоже, а, перейдя р. Мрозу, спешились атаманцы и две сотни лб.-гв. Сводно-казачьего полка и начали медленное наступ­ление. Как сейчас вижу перед собой картину: внизу, верстах в двух, лежат Брезины, а вле­во, в 5 верстах, по бугру ясно проектируется на горизонте длиннейшая немецкая обозная коло­на, спокойно идет повозка за повозкой по до­роге из Брезин на Витковцы. Все это проис­ходит перед глазами генерала Шарпантье, но он ни одного полка не послал, чтобы захватить этот обоз, и только один или два эскадрона Северского драгунского полка бросились, по соб­ственной инициативе и захватили несколько повозок. Время подходит к 16 часам 30 м. Ген. Казнаков, вероятно, уже подумывает о ночле­ге, а вправо от нас, из Канзацина в Брезины уже подходили разведчики 6 Сибирский стрел­ковой дивизии. Ген. Поздеев пишет: «Каза­лось все складывалось к тому, чтобы одним броском победоносно закончить бой, а затем пе­редать его подходящей пехоте, но генерал Каз­наков решил иначе, он приказал прервать бой и идти на ночлег назад в Ежов. Это распоря­жение вызвало неудовольствие в среде его шта­ба и стоявшей группы офицеров - казаков. Подъесаула Шляхтина, пытавшегося протесто­вать против такого решения, генерал Казнаков резко оборвал». Да, мне за это попало. Если бы у нас был бы генерал Каледин или Келлер, то, конечно, эпопея с Брезинами легко закон­чилась бы полным поражением немцев. А. Керсновский совершенно правильно нас осуждает. Он говорит: «Окруженная группа Шеффера - остатки четырех дивизий - смогла пробить­ся к своей армии. 10 ноября она отступала на виду у наших конных масс: Шарпантье и Но­виков (почему-то он не упомянул и о нас с Казнаковым), беспрепятственно пропустили не­приятельские обозы и артиллерию и не поду­мали отбить многочисленных наших пленных. 11 ноября немцы подошли к Брезинам, в ноч­ном бою рассеяли два наших полка 6-й Сибир­ской стрелковой дивизии, беспечно стоявших и ни о чем не осведомленных, и вышли из ок­ружения. Наши кавалерийские начальники дали немцам беспрепятственно вывезти всю свою артиллерию, обозы, раненых и, что обид­нее всего, трофеи - 16.000 наших пленных и 64 пушки».

16 ноября, после совещания в Седлеце Став­ка увидела невозможность вторжения в Герма­нию, и было решено осадить весь Северо-За­падный фронт по настойчивому давлению Глав­нокомандующего этим фронтом генерала Руз­ского назад, на линию рек Бзуры и Равки, а немцы в это время перебросили с французского фронта на наш 4 корпуса и 7 кавалерийских ди­визий, и вновь перешли в наступление 19, 20 и 21 ноября, нанося главный удар по нашей пра­вофланговой 1-й армии, в направлении п. Илов-Сохачев. После наших не совсем удачных действий под Брезинами, мы, гвардейская казачья бригада с генералом Казнаковым, опять попали в эти знакомые места. Послужной спи­сок мне напоминает: «Участвовал в бою в от­ряде генерала Казнакова у п. Илов - 1914 г. ноября 20 и 21-го». Не помню, имело ли это место в тот период, когда мы были на правом фланге 1-й армии перед Лодзинской операцией или уже теперь после нее, во время боев под п. Илов, но припоминается тоже неприятная кар­тина. Уже совсем темно. Простояв целый день за флангом пехоты, где идет сильный бой, все время слышен гул кипящего, рокочущего кот­ла от нашей и неприятельской стрельбы, мы, как всегда по расписанию, уходим верст за 10 на ночлег. Прошли версты три и наткнулись на группу всадников, начальствующих лиц, ко­мандира корпуса или армии. Мне почему-то ка­жется, что это был генерал Чурин. Слышим окрик: «Кто и куда?» Постояли минут пять, генерал Казнаков что-то тихо докладывал, не было слышно. Я чувствовал себя очень нелов­ко и уверен, что и многие из нас чувствовали себя так же. Хорошо знаю, что не так люди, как лошади нуждаются в определенном отдыхе, иначе в нужную минуту они откажутся нам служить, но в такой боевой обстановке этот отдых надо распределять поочередно. Во вся­ком случае начальство продолжало свой путь к линии боя, а мы пошли на ночевку. Неодно­кратно генерал Казнаков с начальником штаба, со мною и одним-двумя офицерами ординар­цами от полков, находясь на фланге пехотной линии боя, водил нас позади этой линии инте­ресуясь, по видимому, ближайшей обстановкой и степенью устойчивости положения. Верхом на лошади мы представляли собою очень замет­ную группу. Пули посвистывали над нашими головами, и я как-то сказал своим спутникам, что наш генерал лично храбрый человек, а мне кто-то из офицеров тихо говорит, что он глу­хой и полета пуль не слышит.

К 9 декабря наши 1-я и 2-я армии Северо­-Западного фронта прочно закрепились на Бзуре и Равке, началась зимняя окопная война, по­ложение упрочилось и бригаду нашу отвели на отдых за Варшаву. Не помню точно, когда мы распрощались с генералом Казнаковым, но мой послужной список мне напоминает, что хоть и были расхождения в наших взглядах, вроде резкого окрика под Брезинами, он все-таки уезжая меня не забыл и представил к ордену св. Анны 3-й степени с мечами и бантом за «бои под его руководством» в период с 29 октября по 24 ноября 1914 г. (Рус. Инвалид 1915 г. № 203).

Последним командиром гвардейской казачь­ей бригады, у которого я еще исполнял долж­ность начальника штаба, был Свиты Его Вели­чества генерал-майор Иван Давыдович Орлов. В это время, кажется, уже и генерал Богаевский получил у нас лб.-гв. Сводно-казачий полк, помню под Ломжей его спокойную в бою фигуру, обходящую казаков, лежавших в це­пи. Генерал Граббе, наверно, был уже назна­чен Донским Атаманом. Иван Давыдович ко мне относился хорошо. Меня он всегда удивлял сво­ею оригинальностью. Во время походов мы с ним останавливались всегда в одной хате или комнате. Мой Бирюлин сразу же приносил мне вьюк - походную кровать, простынка, бур­ка, подушечка, рядом какой-нибудь ящичек, в бутылке свеча, и я уже себя чувствовал, как дома. Что же касается генерала Орлова, ему приносили в угол пучек чистой соломы, чем-то это покрывалось, тоже ставилась свечка, он ук­ладывался, беспрестанно курил крученки и читал английский роман, а тут же, где-то ря­дом стоял его маленький экипаж, солидно уло­женный и также крепко увязанный брезента­ми, никогда не развязывавшийся. Что там бы­ло, не знаю, но слышал, что все что угодно для комфорта, вплоть до резиновой ванны. Не помню точно, где-то нас защучили, пришлось быстро сматывать удочки, экипажик не успе­ли или забыли вывезти и он попал в плен. Я слышал, что он был очень богатый человек, на Конногвардейском бульваре в Петербурге имел большой особняк, он да супруга и больше, ка­жется, никого, большой друг Великого Князя Николая Николаевича, но скупость была, по-моему, у него природная. Уже будучи под Ломжею мы с ним устроились с атаманцами очень удобно на пивоваренном заводе в с. Дроздове. На нашем фронте в это время было спокойно, и мы по вечерам развлекались картами в весе­лую игру «тетку». Это - распасовка винта, надо было стремиться к тому, чтобы взять воз­можно меньше взяток, а тем более штрафных, которых было 9, для них и лежало на столе 9 спичек. Карта, вынутая из другой колоды, на­пример, семерка пик, указывала, что если все взятки, в которых были дамы считались штрафными, то в данном случае дама пик счи­талась «теткой» с двойным штрафом, кроме того штрафными были сама семерка пик, седь­мая взятка, последняя и большинство. Генерал Орлов очень любил эту игру. Вокруг столика всегда стояли интересующиеся игрой офицеры, хохотали, когда кто-нибудь тянул штрафные взятки, особенно главную штрафную даму, «тетку», кончалась игра 30 копейками, но инте­ресно было то, что Иван Давыдович не лю­бил проигрывать, не из-за денег, конечно, а просто не любил, когда ему не везло, и в этом случае всегда сердито оглядывался на тех, кто стоял у него за спиной, и иногда просто предла­гал им пойти погулять. Такого виртуоза ру­гателя, как он, я не встречал, особенно он изощ­рялся утром во время умывания, когда пе­ред ним стоял таз, а неловкий денщик не мог ему угодить, не особенно удачно поливал наби­рая кружкой из полного ведра с водой. Но ка­ким героем он себя держал, как и генерал Наза­ров, под большевистским расстрелом в Новочеркасске, после захвата его Голубовым. Цар­ство ему Небесное! За мои «боевые подвиги», в короткий период действий бригады под его ру­ководством он не забыл и меня, представив к ордену св. Станислава 2-й ст. с мечами «За отличие в бою под Ломжею 11 февраля 1915 г.». (Вып. прик. 1915 года, мая 22).

Перешел я в штаб Гвардейского корпуса во время затишья на нашем фронте, когда, как раз в это время, 11 мая 1915 г., Италия объя­вила войну Австро-Венгрии. Рассказывали, смеясь, что будто в полках у музыкантов не было партитуры итальянского гимна, поэтому без музыки пришлось петь песенку: «Как хо­роши с швейцарским сыром макароны!» Теперь мне пришлось быть не участником, как было в гвардейской казачьей бригаде, сидя на коне, а лишь свидетелем двух серьезных боевых опе­раций, в которых участвовал Гвардейский кор­пус. Ввиду давно уже продолжавшегося отхо­да нашего Юго-Западного фронта под давле­нием крупных германских сил и недостатка у нас артиллерийских снарядов и ружейных пат­ронов, в последних числах июля 1915 г. наш Гвардейский корпус и 2-й Сибирский были пе­реброшены к Красноставу на помощь обесси­левшей 3-й армии генерала Леша. Как раз 3 июля ее атаковали 4-я австро-венгерская и 11-я германская армии начав Красноставское сраже­ние. А. Керсновский пишет, что 5 июля прус­ская гвардия разбилась о нашу. Немцам все-таки удалось прорвать наш фронт на стыке 2-го Сибирского корпуса и соседней нашей армии генерала Горбатовского, и генерал Леш, несмот­ря на успех нашей гвардии и протесты ге­нерала Безобразова, который хотел перейти в наступление, приказал всей 3-й армии, а с нею и нам, отходить. Мы в эти бессонные ночи бы­ли свидетелями, расшифровывая и читая эти переговоры генерала Безобразова с генералом Леш, который на требования нашего команди­ра корпуса отвечал ему в таком смысле, что если бы все части были в таком блестящем ви­де, как доблестный Гвардейский корпус и так же, как он, снабжены, то и он бы перешел в наступление, добавив к этому «нет ни одного патрона». Мы были принуждены со всеми вме­сте, шаг за шагом, отходить с боями. Вторая наша операция была, когда нас перебросили за­щищать Вильно. И там тоже отход соседних войск заставлял отходить и нас. В Вильно штаб корпуса располагался в военном здании, если не ошибаюсь, - в здании военного училища, но и то ненадолго. Начальником штаба корпуса тогда был бывший мой преподаватель тактики в Михайловском артиллерийском училище Ге­нерального штаба полковник, а теперь генерал Антипов. Его полководческим способностям мы не особенно доверяли; правда, в тот период там и проявить-то их было негде.

На этой своей должности обер-офицера для поручений, на которой я пробыл немного бо­лее 4 месяцев, мне приходилось ежедневно и беспрестанно вести служебные разговоры по телефону со штабами наших дивизий. В 1-й гвардейской пехотной дивизии начальником штаба был полковник Греков, во 2-й - полков­ник Синклер и в гвардейской стрелковой - полковник Шуберский. Во время боевых дей­ствий и частых походов приказы наши на завт­рашний день писались обычно уже вечером, а если приказ сложный, то и поздно вечером, в штабы дивизий он попадал ночью, поэтому по соглашению и просьбе полковника Грекова, я предупреждал штабы дивизий возможно рань­ше, как только узнавал сам в нескольких сло­вах, что ожидает их завтра. Например: поход, выступление в 7 утра и больше никаких секрет­ных подробностей. Особенно это ценил пол­ковник Греков, он говорил, что узнав с вечера главное, мы предупреждаем полки быть к 7 ча­сам утра готовыми к выступлению и спокойно пораньше ложимся спать, а ночью уже отдох­нув, получаем приказ, разбираемся в деталях, не беспокоя полки до утра. У меня со штаба­ми дивизий установились хорошие, предупреди­тельные отношения, и я предполагаю, что это во многом помогло и способствовало тому, что мне была оказана большая честь, когда в на­чале сентября 1915 года в штабе 1-й гвардейской пехотной дивизии освободилась вакансия стар­шего адъютанта Генерального штаба, то гене­рал Нотбек, начальник дивизии, и полковник Греков предложили эту вакансию мне. 16 сен­тября 1915 г. я со всей своей семьей, с Бирюлиным, с лошадьми и пожитками переселился уже на новое место службы, а Высочайшим приказом 1915 г. декабря 1, был переведен в Ге­неральный штаб с переименованием в капита­ны и утверждением в занимаемой должности.

О моем пребывании, почти годовом, в этом штабе у меня остались самые светлые воспоми­нания. Милейший начальник дивизии Генера­льного штаба генерал фон Нотбек, бывший офи­цер лб.-гв. Егерского полка, по моему мнению был одним из лучших начальников, с которыми мне пришлось служить. В военном отношении он был, конечно, на своем месте, с твердым и решительным характером, прекрасно разбирал­ся в обстановке, а в личных отношениях с подчиненными был корректным и доброжела­тельным. Начальник штаба, тоже бывший лб.-гв. Егерского полка офицер, полковник Алек­сандр Петрович Греков был спокойный, серь­езный, но медлительный человек, похожий бо­льше на штатского, характера немного сумрачного, почему и называли его в штабе «темный». Любил покой, любил отдохнуть и днем с затемненными окнами, а тем более но­чью. Ко мне он относился хорошо и с полным доверием. Я его беспокоил ночью только в са­мых исключительных, особенно важных слу­чаях, когда сам не имел права разрешить соз­давшихся затруднений. Телефонная трубка пищалка, соединявшая меня с нашей цент­ральной станцией, лежала ночью всегда около моей подушки. В бою я был с дивизией толь­ко один раз, 15 июля 1916 г., на реке Стоходе, но передвижений и подготовок к предполагае­мым боям было много, и мы, смеясь, говори­ли, что нас, гвардию, носили позади фронта, как чудотворную икону, останавливали там, где предполагался прорыв неприятельского фрон­та, чтобы бросить собранный кулак для его раз­вития. Командир 1-й бригады (Преображенцы и Семеновцы) генерал Гольдгоер, бывший Преображенец и командир лб.-гв. 4-го стрелкового Императорской Фамилии полка, симпатичный, веселый, жизнерадостный. Командир 2-й бри­гады (Измайловцы и Егеря) генерал Круглевский, бывший командир лб.-гв. Измайловского полка, тяжело раненный, потерявший руку. Я забыл подробности этого печального случая, но сейчас мне его напомнил всезнающий А. А. Керсновский, когда я заглянул в его книжку «Философия войны». Он говорит: «В ночь на 4 февраля 1915 г. немцы внезапно атакова­ли стоявший на отдыхе у Едвабно (Ломжинский фронт), лб.-гв. Измайловский полк. Не­приятелю удалось дорваться до штаба полка и забросать его гранатами. Командиру полка ге­нералу Круглевскому оторвало руку. Немцы бросились на раненого генерала, но случивший­ся тут подпрапорщик Карп Ставицкий грудью защитил командира; став в дверях избы, он убил двух германцев, ломившихся в дверь, и удержал остальных до прибытия поддержки».

У нас в штабе дивизии была полковая систе­ма управления, и штаб непосредственно сам имел дело с полками, а командиры бригад бы­ли совершенно свободны. Помню еще в мир­ное время была такая глупая поговорка, кото­рую мы, смеясь, применили и к моему отцу, когда он в 1912 году получил 2-ю бригаду 6-й кавалерийской дивизии: спрашивается, кому привольно жить на Руси, и отвечают: коту, ксендзу и бригадному командиру. Вероятно потому, что командир бригады был всегда сво­боден, фактически никем не командовал и ни за что не отвечал. Младшие чины штаба диви­зии, старшие адъютанты по хозяйственной и ин­спекторской части и прикомандированные из полков офицеры для связи, составляли малень­кую, дружную семью. Многие фамилии я за­был, но. помню артиллериста поручика Скря­бина, подпоручика Воеводского, маленького егеря подпоручикa князя Оболенского, подпо­ручика Малецкого, дивизионного интенданта капитана Черныша. При штабе была 6-я сотня лб.-гв. Казачьего Его Величества полка с есау­лом Мишаревым и сотником Берладиным. От­ношения со всеми были простые и дружеские, тем более, как я узнал позже, когда, сойдясь ближе, окружающая гвардейская семья и меня сердечно приняла в свою среду, и что они очень недолюбливали моего предшественника, Ге­нерального штаба, капитана Гущина и не осо­бенно грустили, когда он уехал, получив долж­ность начальника штаба какой-то дивизии. Мне было неприятно, что наш донской казак не сумел создать хороших отношений в таком прекрасном штабе. Александр Федорович Гу­щин, донской артиллерист, старше меня по вы­пуску из кадетского корпуса года на четыре, где я его хорошо помню, окончил Академию пер­вым в 1910 году, был безусловно способный и талантливый офицер Генерального штаба, но неприятен в обращении с людьми, по-видимо­му, страдая отсутствием скромности, а потому и был заносчив. Добрые и дружеские отноше­ния установились у меня и с полковыми адъю­тантами. По нескольку раз в день, а когда надо и ночью, сидели мы с ними у противопо­ложных концов телефонной проволоки, нас со­единяющей. Поручик Малевский Малевич - Преображенец, если память не изменила, пору­чик Зайцов - Семеновец, кажется штабс-капитан Прохоров - Измайловец и пор. Скорино - Егерь.

Нас, чинов штаба, было, я думаю, человек 12, а за обеденный стол очень часто садилось около 20. Едущие в отпуск, в командировки, и возвращающиеся всегда задерживались в шта­бе дивизии, а, кроме того, бывали часто и слу­чайные гости. Питались мы прекрасно, всего было вдоволь, мало чем все отличалось от мир­ного времени, повара были отменные из числа ресторанных, призывных по мобилизации. В дивизии было 5 санитарных учреждений, 2 соб­ственных, штатных, для каждой пехотной ди­визии лазарета, летучка Мраморного дворца, 3-й передовой отряд Красного Креста и поль­ская летучка. У нашего хозяина собрания с ними было полюбовное секретное соглашение, в течение пяти недель каждое санитарное уч­реждение уделяло штабу дивизии, одну неделю по очереди, делясь с ним в эту неделю не­большим количеством спирта. Ген. Гольдгоер оказывал нам содействие, помогая доставать из походного отделения магазина Гвардейского Экономического Общества известное количест­ва коньяка для приготовления замечательной старки, доставали для этой цели и черносморо­диновый лист. На столе за обедом всегда стоя­ли два графинчика, сегодня золотистой стар­ки, а на другой день зеленой черносмородиновой. Как-то обедал у нас командир лб.-гв. Преображенского полка генерал Дрентельн, ему очень понравилась наша настойка, налив другую рюмку и чокаясь с генералом Нотбеком, смеясь, говорит он: «Мы за вами, Ваше Превосходительство, готовы и в огонь, и в во­ду!» Познакомились мы с поручиком Скря­биным с милыми сестрами летучки Мраморного дворца, помню, там были Колюбакина, Абаза, Языкова и еще кто-то, они приглашали нас играть в винт, и мы долгое время, когда позво­ляла обстановка и летучка была расположена близко от штаба, ходили в гости, весело игра­ли в винт и приятно проводили время, но это не понравилось Уполномоченному, начальнику летучки, и мы перестали туда ходить.

Когда нас куда-нибудь перебрасывали для образования кулака у ожидавшегося в том ме­сте прорыва неприятельского фронта, а пере­броска требовала, по крайней мере, двухнедель­ного срока, то обыкновенно генерал Нотбек и полковник Греков уезжали на это время в от­пуск, а мы с генералом Гольдгоером их заме­няли и выполняли довольно сложные и кропот­ливые операции походного движения дивизии с ее многочисленными придатками и сосредото­чения в указанном новом районе. Как сейчас ясно вижу, не помню, конечно, когда это было и в каком месте, но во всяком случае в конце одного из переходов. Мы только что с генера­лом Гольдгоером слезли с лошадей у ворот до­ма, отведенного для ночлега штаба дивизии, как показался невдалеке, во главе с командиром полка Генерального штаба полковником Соваж, лб.-гв. Семеновский полк, который должен был пройти мимо нас в отведенную ему для ночле­га, в версте отсюда, деревню. Пропустив полк, генерал Гольдгоер пригласил командира полка остаться с нами пообедать. Полковник Соваж, поблагодарив, отказался и пошел галопом до­гонять полк, чтобы лично присутствовать при его размещении. Не прошло и полчаса, как прискакал ординарец с сообщением, что ло­шадь командира полка, спотыкнувшись, упала, а полковник Соваж, упав головой на камень, убит на месте. Семеновцам в этом отношении не везло, долго не было у них настоящего хо­зяина полка, все время были командующие, и наконец они получили, по-видимому, отлично­го командира Генерального штаба полковника Соважа, бывшего офицера, кажется, лб.-гв. Ки­расирского Его Величества полка, но после Ака­демии взявшего направление на пехоту. Зна­ющий, трудолюбивый, заботливый, он много работал по боевой подготовке полка, обучению атаке укрепленной позиции и т. д.

(Окончание следует)

Генерального штаба полковник Шляхтин

Подготовка офицеров в Академии Генерального Штаба в России (1856-1914 гг.)

Организация управления армией и внешняя разведка являются важнейшими компонентами сильного государства. Не был исключением в этом и XIX век с его постоянным противостоянием великих держав во всех уголках мира. Одной из таких держав являлась Российская империя, с её огромной территорией и со стремлением иметь своё влияние везде, где это было возможно. Именно в XIX - начале XX вв. в империи происходили постоянные изменения в сторону усовершенствования как подготовки высшего командного состава, так и организации управления армией в мирное и военное время, а так же внешней разведки, которая к началу Первой мировой войны из «зародышевой» формы в начале XIX века превращается в мощную организованную (хотя и не без изъянов) структуру. Наиболее подготовленными к несению службы в разведке и в органах высшего военного управления в России зачастую являлись офицеры, окончившие Академию Генерального штаба (далее – АГШ). ">

">

В научной литературе данная тема не получила достаточной разработки. Из дореволюционных авторов стоит выделить исследование Н. Глиноецкого, в котором дан очерк развития АГШ до начала 80-х гг. XIX в. В советское время спектр исследований расширился. Появились статьи, в которых изучались различные аспекты подготовки офицеров (преподавание истории, топографическое образование и т. п.). Однако в них не всегда давались объективные оценки, принижалась роль тех или иных личностей в истории АГШ. Российские издания 90-х гг. ХХ – начала ХХI вв. также имеют значительный недостаток в виде пафосности изложения материала, и зачастую их авторы некритически относятся к исследуемым документам.

В качестве источников при написании данной статьи были использованы опубликованные документы, воспоминания офицеров, окончивших АГШ, документы Российского государственного военно-исторического архива (далее – РГВИА).

Исторически сложилось так, что в Российской империи, в отличие, например, от Германии, долгое время не было органа, называемого Генеральным штабом (далее – ГШ). Под ГШ подразумевался прежде всего корпус офицеров, специально подготовленных для несения службы по ГШ. Служба требовала от исполнявших её офицеров специальных знаний и умений. Поэтому в 1832 г. по инициативе генерала А.-А. Жомини и с одобрения императора Николая І была основана АГШ, получившая название Императорская военная академия. Её главной задачей было поставлено “образование офицеров к службе ГШ” и распространение военных знаний в армии. Возглавил АГШ генерал-адъютант И.О. Сухозанет, занимавший пост её директора до 1854 г. и сыгравший немалую роль в том, что подведомственное ему заведение не пользовалось большой популярностью в офицерской среде. Первоначально число принимаемых в АГШ офицеров было установлено в 25 человек. ">

">">">

До середины 50-х гг. АГШ находилась в процессе своего становления. Преподававшие в ней профессора самостоятельно разрабатывали читаемые курсы, опробуя их на слушателях; устанавливались формы учебного процесса, причём большое внимание уделялось теории, часто оторванной от практики, что приводило к однобокости подготовки офицерского состава. Не способствовало популярности АГШ и то, что по её окончании офицеры не имели никаких преимуществ в продвижении по службе. Причисление к ГШ осуществлялось лишь на открывавшиеся вакансии квартирмейстеров при штабах корпусов и армий, а попасть на службу в центральные военные учреждения сразу после окончания обучения можно было лишь имея высокопоставленных покровителей. К тому же офицерам ГШ не давали в командование отдельных воинских частей (лишь по производстве в генерал-майоры офицер ГШ мог получить командование бригадой), что делало их зачастую обыкновенными канцеляристами, оторванными от нужд армии. Всё это способствовало снижению количества поступавших в АГШ, а, следовательно, негативно отражалось на комплектовании корпуса офицеров ГШ. Так, за период с 1832 г. по 1850 г. в АГШ поступили 410 человек, а окончили лишь 271. 1851 г. стал ярким показателем кризиса как в подготовке кадров в АГШ, так и в системе подготовки и использования офицеров ГШ в армии в целом. В этом году в АГШ обучались лишь 10 офицеров, а вновь поступивших на 25 вакансий было 7 человек. ">

Поражение в Восточной войне 1853-1856 гг. во многом явилось следствием слабой подготовленности корпуса офицеров ГШ к исполнению своих функций. Низкая практическая подготовка и недостаточное знание военных реалий многими офицерами ГШ и, наконец, недокомплект штабов специально подготовленными кадрами негативно отразились на действиях российской армии. После окончания войны, с 1856 г., начинается серия преобразований, направленных на качественное улучшение подготовки офицеров ГШ и на увеличение их количества. Первым шагом явилась реформа высшего военного образования в целом. Ещё в 1855 г. АГШ была переименована в Николаевскую академию Генерального штаба и вошла (наряду с Артиллерийской и Инженерной академиями) в состав созданной Императорской военной академии, и подчинена начальнику Главного штаба военно-учебных заведений. В 1856 г., для привлечения офицерских кадров в ГШ, были учреждены должности начальников дивизионных штабов и их помощников, комплектовавшиеся штаб- и обер-офицерами ГШ. Штабы дивизий и корпусов было решено комплектовать исключительно офицерами, прошедшими курс АГШ. Все эти меры расширяли возможности применения выпускников АГШ по службе ГШ и призваны были популяризовать службу ГШ в среде офицерского корпуса с целью поднять образовательный уровень последнего. Важным решением стала отмена ограничений на поступление в АГШ. Уже в 1856 г. к приёму явилось 74 офицера – “цифра неслыханная с основания Академии”. ">

Однако во второй половине 50-х гг. преподавание в АГШ, по-прежнему, оставалось недостаточно качественным. От офицеров требовалось заучивание догматических положений, схем, их не приучали к творческому мышлению при решении задач, связанных с реальной боевой обстановкой. По словам учившегося в АГШ в 1854-1856 гг. М.И. Венюкова, под названием “топография”, например, офицеры изучали “только искусство употреблять съёмочные инструменты в поле, но не искусство характеризовать рельеф местности”. Зато большое внимание уделялось внешнему лоску офицеров (форме, выправке, знанию парадного прохождения войск и т. п.). В самой АГШ царила нездоровая моральная атмосфера, во многом являвшаяся наследием как “николаевской эпохи” в целом, так и управления И.О. Сухозанета, в частности. Главное внимание при последнем обращалось на дисциплину, а не на науку. По его словам, “сама наука в военном деле не более, как пуговица к мундиру; мундир без пуговицы нельзя надеть, но пуговица не составляет всего мундира”. В своей деятельности директор следовал именно этому принципу, обращая главное внимание на дисциплину и деспотически устанавливая курсы, подавляя при этом инициативу Совета (органа, заведовавшего общим направлением хода обучения) и Конференции АГШ (в неё входили профессора и штаб-офицеры, заведовавшие обучающимися). “Служба (в АГШ – О.Г.) вообще, – писал в своих воспоминаниях М.И. Венюков, – имела характер хождения на задних лапках, причём те, которые преуспевали в этом искусстве, были […] и прочнее других поставлены”. “Естественно, – продолжал тот же автор, – что мы, ученики, научались чуть ли не прежде всего теории штабных интриг […], причём старший класс, естественно, превосходил младший по бесцеремонности происков, так что одни и те же люди, бывшие в младшем классе порядочными товарищами, в старшем уже становились порядочными подлецами”. Все эти черты в дальнейшем переносились и на служебные отношения. “Это была школа интриганов, тем более вредная, что её воспитанники всегда готовились занимать и часто занимали высокие места на государственной службе […]. Происки, лицемерие и измена были привычки армейской жизни”. К сожалению, все эти недостатки окончательно не были устранены даже к началу ХХ в., что весьма негативно отражалось на корпусе офицеров ГШ в течение всего рассматриваемого периода. ">

Цель АГШ оставалась прежней – образование офицеров ГШ и распространение военных познаний. При этом в задачи её входило: “а) приготовлять офицеров собственно для службы ГШ; б) образовывать способных деятелей и впоследствии руководителей государственных геодезических работ и съёмок; в) преподавать известному числу офицеров Михайловской артиллерийской и Николаевской инженерной академий курс высшей тактики и стратегии […]; г) распространять военные познания […]”.

К поступлению в АГШ допускались, за некотоорым исключением, офицеры не моложе восемнадцати лет, “отличные по способностям, трудолюбию, прилежанию к наукам, нравственности и поведению”. При этом поступавшие должны были прослужить в офицерском чине не менее двух лет. Желавшие обучаться в АГШ сначала сдавали предварительные экзамены при корпусных (с введением в 1864 г. военно-окружной системы – при окружных) штабах, после чего выдержавшие экзаменовку, направлялись в Санкт-Петербург для сдачи вступительных экзаменов в АГШ. Система начисления баллов была громоздкой. Поступали в АГШ лишь те офицеры, которые получали по всем экзаменационным предметам средний балл не ниже восьми (при двенадцатибальной системе). Они считались принятыми в Теоретический класс или допускались (если изъявляли такое желание) к переводному экзамену в Практический класс. ">

">

Занятия в АГШ длились два года. Все преподаваемые дисциплины делились на основные и вспомогательные. К первым относились: тактика начальная и высшая со строевым уставом и практическими занятиями, стратегия и военная история, военная администрация, военная статистика, геодезия и русский язык. Ко вторым: полевая и долговременная фортификация с практическими занятиями, артиллерия, политическая история, законоведение, иностранные языки. Первый год офицеры обучались в Теоретическом классе (отделении), слушая лекции по основным и вспомогательным дисциплинам. В летние месяцы офицеров обучали топографическим съёмкам на местности. Последнее было особенно необходимо, т. к. будущие офицеры ГШ должны были уметь характеризовать рельеф местности даже не имея под рукой специальных инструментов. Здесь всё зависело от преподавателей и от характера местности, где проводились съёмки. К сожалению, большая часть офицеров “так и оставалась недоразвитой в смысле умения характеризовать снимаемую местность в немногих, более выдающихся, чертах, уходя в подробности”. Тот же М.И. Венюков в качестве примера подготовки офицеров в АГШ приводит пример начальника Военно-топографического отдела Туркестанского военного округа С.И. Жилинского, издавшего в 1873 г. карту российского Туркестана, на которой реки поднимались как горы. По окончании съёмок следовали переводные экзамены в Практический класс, причём переводились туда лишь офицеры, сдавшие все экзамены по первому (средний балл по всем главным предметам не менее десяти, а по вспомогательным не менее девяти, причём “ни в одном из главных предметов не менее девяти баллов, и ни в одном из вспомогательных не менее семи”) и второму (средний балл – не менее восьми и шести соответственно; по русскому языку и тактике обязательно не менее восьми баллов) разрядам. Офицеры, имевшие после сдачи экзаменов более низкие баллы, отчислялись от АГШ в свои полки.

В Практическом классе офицеры под руководством профессоров самостоятельно занимались разработкой заданных тем по военным наукам, составляли разного рода военно-статистические описания, упражнялись в практической съёмке. По окончании второго года обучения и сдачи выпускных экзаменов, офицеры разделялись на три разряда. Окончившие по первому разряду (средний балл по главным предметам не менее десяти, а по вспомогательным – не менее девяти, причём по каждому из главных предметов не менее девяти, а по каждому из вспомогательных не менее семи баллов) при выпуске получали следующий чин и зачислялись в ГШ с правом ношения особого аксельбанта. Через год по прикомандированию к ГШ они могли получить следующий чин, если в течении шести месяцев со дня их выпуска из АГШ “сверстники их, служащие в полках, батальонах или батареях, будут произведены на вакансии в тот чин, который каждый из вышеупомянутых офицеров (ГШ – О.Г.) получил за успехи в науках”. Преимущество это предоставлялось лишь тем офицерам, которые оставались после окончания АГШ на службе в ГШ. Офицеры второго разряда (средний балл по главным дисциплинам не менее восьми, а по вспомогательным – не менее шести; при этом по русскому языку и тактике обязательно не менее восьми баллов) зачислялись в ГШ только по собственному желанию. Повышение в чине предусматривалось лишь для офицеров артиллерии и инженерных войск. Офицеры гвардии приобретали старшинство в своём прежнем чине. Наконец, офицеры, окончившие АГШ по третьему разряду (средние баллы ниже восьми и шести соответственно)отчислялись к прежним местам службы и в ГШ зачислены быть не могли. ">

">

Особая подготовка офицеров производилась на Геодезическом отделении АГШ. Это отделение было открыто в 1854 г., а в 1856 г. было утверждено Положение о нём, согласно которого отделение имело целью “образовать способных деятелей и впоследствии руководителей государственных геодезических работ и съёмок и в то же время приготовить их к службе по ГШ”. Приём офицеров производился через год по двенадцать человек. Однако на первых порах это правило нарушалось. В 1854 г. на Геодезическое отделение поступило три офицера, в 1856 – ещё три сразу на второй курс, таким образом, в 1856 г. окончили двухгодичный курс в АГШ и направлены в Пулковскую обсерваторию шесть офицеров. Офицеры, обучавшиеся на Геодезическом отделении, освобождались от изучения вспомогательных наук и слушали следующие курсы: 1) в Теоретическом классе: а) (вместе с остальными офицерами) тактику, военную администрацию, высшую геодезию, топографию, занимались черчением; б) (в меньшем объёме) военную историю; в) (отдельно от остальных офицеров) курс сферической и практической астрономии; 2) в Практическом классе: а) (вместе с прочими офицерами) историю новейших походов, стратегию, военную статистику; б) (в меньшем объёме) решали задачи по тактике и военной администрации; в) (отдельно) высшую геодезию и занимались геодезическими вычислениями, картографическими работами и черчением. По окончании двухгодичного курса в АГШ все офицеры Геодезического отделения, окончившие по первому и второму разрядам (правила разделения по разрядам были те же, что и у остальных офицеров, с тем лишь отличием, что к числу главных предметов для офицеров Геодезического отделения относилась ещё и астрономия), командировались в Николаевскую главную обсерваторию, сохраняя все права и преимущества, предоставлявшиеся при выпуске офицерам ГШ. При обсерватории офицеры обучались ещё два года, слушая курс высшей геодезии с применением его на практике. По окончании курса при обсерватории вместо экзамена офицеры разрабатывали решение больших геодезической или астрономической задач (письменно и посредством производства наблюдений). Эти задачи с аттестацией профессора и с заключением директора обсерватории затем направлялись к начальнику АГШ для доклада начальнику Главного штаба по военно-учебным заведениям. Окончившие полный курс Геодезического отделения офицеры зачислялись в особый разряд офицеров Корпуса военных топографов (далее – КВТ) – геодезистов. Основными их задачами были производство геодезических и астрономических работ, организация и управление этими работами в КВТ. При этом геодезисты числились и по ГШ. ">

В целом, основные изменения в подготовке офицеров в АГШ до начала 60-х носили экспериментальный характер, однако показали необходимость их дальнейшего проведения с целью подготовки высококачественных кадров штабных работников и военачальников. ">

С вступлением в 1861 г. на должность военного министра Д.А. Милютина в среде военного руководства России возобладала точка зрения, что АГШ должна “сделаться аппликационной школой”, по подобию французской. Предполагалось, что АГШ должна выпускать офицеров, которые не только хорошо знают теорию военного дела, но и умеют практически решать сложные вопросы управления войсками, мыслить соответственно складывающимся обстоятельствам. Поэтому в системе подготовки офицеров ГШ произошли новые изменения. Начало новой эпохи в жизни АГШ ознаменовалось назначением в 1862 г. на пост её начальника генерал-майора А.Н. Леонтьева. В ходе общей реформы ГШ в 1863 г. была ликвидирована Императорская военная академия. АГШ была выделена в самостоятельное военно-учебное заведение и переподчинена генерал-квартирмейстеру Главного штаба Е. И. В. (с ликвидацией последнего в 1865 г. – начальнику Главного штаба (далее – ГлШ)). Её основной задачей стала подготовка офицеров для службы по ГШ. Были повышены требования при приёме в АГШ. В частности, желавшие поступить в академию офицеры должны были иметь стаж службы в войсках не менее четырёх лет, из которых не менее двух – на строевых должностях. Время, проведённое офицерами в отпусках, или при исполнении нестроевых должностей или должностей личных адъютантов, из расчёта исключалось. К тому же начальники частей, где служили желавшие поступить в АГШ офицеры, должны были представлять в АГШ характеристики о нравственности офицеров, их усердии в службе и пр. Военным министром была поставлена задача “дать офицерам ГШ более средств к ближайшему ознакомлению со службою войск, их бытом и потребностями, а с другой стороны, приобрести в них хорошо подготовленных деятелей по всем частям военной администрации”. Таким образом, АГШ должна была превратиться в узкоспециализированное военно-учебное заведение. Этим было вызвано и уменьшение числа принимаемых в неё офицеров.Уставом 1868 г. их количество было ограничено пятьюдесятью. Всего же в АГШ должно было обучаться 100 человек (из них 20 – на Геодезическом отделении). В дальнейшем это число было пересмотрено в большую сторону, прежде всего из-за недостатка офицеров ГШ, т. к. вышедшее в 1865 г. “Положение для ГШ” расширило круг применения последних, дав им право занимать должности не только по штату и по ГШ. Если в период с 1855 г. по 1860 г. АГШ окончили 268 человек (включая и отчисленных по различным причинам), то с 1861 г. по 1865 г. – 240, а с 1866 г. по 1875 г. – лишь 214. Этот недокомплект негативно сказался перед войной 1877-1878 гг. с Турцией, когда АГШ вынуждена была произвести ускоренный выпуск офицеров для замещения вакансий в штабах воинских частей и соединений. ">

Направленность АГШ на подготовку исключительно офицеров ГШ вызвала и пересмотр преподавания основных дисциплин. В 1865 г. тактика, стратегия и военная история были объединены в рамках одной кафедры военного искуства. Было устранено деление тактики на низшую и высшую, увеличено количество часов на её преподавание, значительно большее внимание стало уделяться вопросам воспитания войск. Читавший тактику в 1860-1869 гг. М.И. Драгомиров основной упор делал не на заучивание слушателями правил для действий, а на исследование, развивая у них способность к творческому мышлению. Все изучаемые дисциплины по-прежнему делились на основные и вспомогательные. К первым относились: тактика, стратегия, военная история, военная администрация, военная статистика, геодезия, картография и топография. Ко вторым: сведения из артиллерии, инженерного дела, политическая история и языки. При этом количество профессоров было сокращено с восемнадцати до четырнадцати. Курс Геодезического отделения был усилен физико-математическими дисциплинами. Прием слушателей сюда производился через год, но не по 12, а по 10 человек. В программе появился новый курс – картография, причём при её изучении предпочтение отдавалось практическим занятиям. Офицеры занимались картографическими работами в разных частях империи и вне её (составление карты Средней Азии, Европейской Турции, орографической карты России и др.). В целом, выпускники Геодезического отделения пореформенного периода были подготовлены лучше своих предшественников. Именно в 60-80 е гг. отделение окончили такие в будущем известные исследователи, как А.А. Тилло, К.В. Шарнгорст, И.И. Померанцев, Д.Д. Гедеонов и др. В 1866 г. для офицеров, окончивших АГШ, был введён особый нагрудный знак в виде государственного герба в серебрянном лавровом венке. ">

Усиление практической стороны подготовки офицеров в АГШ выразилось во введении в 1869-1870 учебном году дополнительного полугодичного курса. Окончившие два курса офицеры переводились на третий, где за полгода они должны были сомостоятельно разработать и устно защитить две темы по военной истори и военному искусству, а также письменно – по стратегии, статистике и администрации. Одновременно, в связи с расширением программ по стратегии и тактике, в курс обучения была включена военная игра как метод практического обучения офицеров способам вождения войск в условиях боевых действий. Все вышеизложенные нововведения способствовали улучшению качества подготовки будущих офицеров ГШ. При этом количество слушателей АГШ сохранялось небольшим ввиду жёсткого отсева при вступительных экзаменах и в ходе обучения. Так, в начале 1869-1870 учебного года в АГШ было 70 офицеров, из которых в течение года 4 были отчислены, 27 окончили дополнительный курс, а вновь поступили в 1870 г. 27 человек, и т. о. к началу 1870-1871 учебного года в АГШ состояло по-прежнему 70 офицеров. А в августе 1873 г. на приёмный экзамен явились 43 офицера, из которых 13 не сдали его, таким образом число поступивших ограничилось 30. ">

В начале 70-х гг. был внедрён ещё ряд нововведений, призванных усилить практическую подготовку офицеров к будущей службе по ГШ. С 1873 г. стали практиковаться полевые поездки офицеров ГШ, в которых участвовали и офицеры артиллерийских и инженерных войск. Поскольку в военное время офицер ГШ “должен явиться с возможно большим навыком в рекогносцировках различного рода, в оценке местности, ориентировке на ней, то именно в этом и надо практиковать его в мирное время”, – писал в одной из своих работ известный военный историк Н.П. Глиноецкий. Кроме вышеуказанных целей, полевые поездки предназначались для сбора на месте сведений для составления обзоров российских границ, как наиболее вероятных театров военных действий. Полевые занятия продолжались около трёх недель и являлись хорошим методом обучения молодых офицеров ГШ ориентировке на местности, управлению ходом предполагаемого сражения, взаимодействию отдельных родов войск на поле боя. Первая такая поездка в составе пяти партий (от ГлШ, Варшавского, Виленского, Киевского и Кавказского военных округов) состоялась в 1873 г. Важным нововведением, позволявшим приблизить будущих офицеров ГШ к нуждам армии и дать им возможность развить свои тактические способности, стал приказ по военному ведомству от 14 августа 1872 г. Этим приказом каждый офицер ГШ по окончании АГШ был обязан в течение года командовать ротой или батальоном, либо эскадроном или дивизионом в кавалерии. В дальнейшем, правда, исполнение данного приказа породило сложности. Многие офицеры, не желали командовать ротой (эскадроном), поскольку роль командира здесь требовала активного участия. Поэтому такие офицеры дожидались производства в штаб-офицеры, занимая должности адъютантов, после чего получали в командование сразу батальон (дивизион), где должность командира не требовала больших затрат энергии. Такое положение не могло устраивать военное руководство страны. Приказом №236 по военному ведомству за 1873 г. было установлено, что до зачисления на должности командиров полков и начальников дивизионных штабов офицеры ГШ обязаны командовать ротами, эскадронами или батареями один год. Таким образом, желавшие продолжить офицерскую карьеру вынуждены были предварительно познакомиться со службой обер-офицерских чинов армии, что зачастую в лучшую сторону отражалось на их подготовке к занятию в будущем высоких командных постов. ">

Наконец, в 1871-1872 учебном году были окончательно пересмотрены и утверждены все программы академического курса. В число главных предметов вошли: военная история, стратегия, тактика (теоретическая и полевая (занятия военной игрой)), военная статистика, геодезия и картография, черчение и съёмка. К вспомогательным относились: фортификация, артиллерия, политическая история, физическая география, русский язык, иностранные языки (французский, английский, а с нового учебного года – немецкий), верховая езда. Занятия на дополнительном курсе включали в себя устные ответы на две темы (по военному искусству и военной истории) и решение в письменной форме стратегической задачи. ">

Таким образом, преобразования середины 60-х – начала 70-х гг. хотя и привели к сокращению числа выпускавшихся из АГШ офицеров ГШ, но значительно повысили качество их подготовки. В целом, эпоха пребывания Д.А. Милютина на посту военного министра, а А.Н. Леонтьева – на посту начальника АГШ (1862-1878 гг.) по праву считается эпохой наивысшего расцвета АГШ. В это время она стала военно-научным центром империи, поскольку здесь преподавали ведущие профессора и учёные. Так, работа профессора кафедры военной истории и стратегии Н.С. Голицина “Всеобщая военная история” стала первым не только в России, но и в Европе научным трудом подобного рода. Учебники и труды профессоров АГШ Г.А. Леера, М.И. Драгомирова, И.В. Левицкого по стратегии и тактике, Н.Н. Обручева по статистике, А.К. Пузыревского по военной истории, И.М. Зайцева по военной администрации являлись образцовыми для своего времени. Офицеры ГШ, получившие образование в АГШ в 60-е – середине 70-х гг., значительно отличались в лучшую сторону от своих предшественников. Развитое творческое мышление, опыт командования низшими звеньями армии, инициатива – всё это выгодно отличало их. Именно на этих офицерах ГШ лежало дальнейшее совершенстование войск и проповедование новых взглядов на развитие армии и военного дела в печати. “В мирное время, – говорил М.И. Драгомиров, – офицеров надо учить тому только, что нужно для войны”. В 60-х – 70-х гг. АГШ строго придерживалась этого принципа, и лучшим показателем результатов такой подготовки офицеров ГШ стала российско-турецкая война 1877-1878 гг., где корпус офицеров ГШ проявил свои лучшие способности, во многом обеспечив успех российской армии. Однако эта война выявила и недостатки в подготовке офицеров ГШ. В частности, при мобилизации обнаружилась нехватка офицеров на должности по ГШ. Ускоренный выпуск из АГШ позволил ликвидировать недостаток, но уже в конце войны проявилась тенденция к увеличению количества слушателей АГШ и допуска в неё офицеров – участников боевых действий. Этим был вызван циркуляр по ГлШ №42 от 11 февраля 1878 г., в котором рекомендовалось допустить в текущем году к поступлению в АГШ офицеров Действующей армии, прослуживших в офицерских чинах не менее четырёх лет (а год на войне считался за два), а ближайшим начальникам последних содействовать своим подчинённым во всём.

В целом, смена руководства в АГШ и в военном министерстве в конце 70-х – начале 80-х гг. привела и к постепенной смене приоритетов в отношении АГШ. В последующие годы наблюдалось постепенное возвращение к преобладанию принципа, что АГШ должна являться очагом распространения военных знаний в армии. Не удивительно, что в 80-90-е гг. наблюдался рост числа окончивших её (в 1876-1880 – 238 человек, в 1881-1885 – 292, в 1886-1890 – 256). Приём в АГШ был увеличен до 100 офицеров, при сохранении старых преподавательских штатов, что привело к ухудшению качества практических занятий обучающихся. В 1883 г. было принято решение принимать в АГШ офицеров, прослуживших в чине уже не менее трёх лет, из которых два года – обязательно в строю, а с 1884 г. к поступлению в АГШ стали допускаться офицеры в звании до поручика гвардии и штабс-капитана армии включительно. Однако о том, что определённой линии в реформировании преподавания в АГШ и в подготовке офицеров ГШ не было, свидетельствует последовавшее в 1887 г. уменьшение количества принимаемых до 70 человек. При этом популярность АГШ в среде армейского офицерского корпуса оставалась весьма высокой. Прежде всего потому, что служба по ГШ во многом способствовала быстрому продвижению по службе. К началу 90-х гг. число офицеров, выдержавших приемные экзамены в АГШ превышало количество имевшихся вакансий. Так, в 1890-1892 гг. в среднем на 70 мест приходилось 150 офицеров.

1889 год стал переломным в истории АГШ. Место начальника, вместо занимавшего этот пост с 1878 г. М.И. Драгомирова, занял генерал от инфантерии Г.А. Леер – в 60-70-е гг. выдающийся военный учёный в области стратегии и философии войны. Однако, как заметил окончивший АГШ в 1899 г. А.И. Деникин, “старился учитель, – […] старились и приёмы военного искусства, насаждаемые Академией, отставали от жизни”.

Ещё в конце 60-х гг. конференция АГШ, обеспокоенная уменьшением количества абитуриентов, обратилась за разъяснением причин подобного положения к начальникам войсковых частей и соединений. Большинство из них указывало на то, что основной причиной является увеличение срока предварительной службы до четырёх лет, “т. к. четыре года эти служат преимущественно к тому, что офицеры отвыкают от занятий науками”. Тем на менее, изменения срока предварительной службы в чине не последовало. Лишь в 1883 г. срок выслуги в чине был уменьшен до трёх лет. На основе Положения 1893 г. цели АГШ вновь поменяли местами. На первое место было поставлено распространение военного образования среди офицеров армии. Поэтому произошли изменения и в правилах приёма и обучения офицеров. Два класса АГШ были предназначены для распространения высших военных знаний в армии в целом, а дополнительный курс – специально для подготовки офицеров ГШ. Общее число обучающихся офицеров было доведено до 314 человек (включая и 14 человек на Геодезическом отделении (приём по 7 человек через год)). Выпуск из АГШ положено было проводить по окончании двух классов. Окончившие их офицеры получали высшее образование, право на ношение нагрудного знака и право на ускоренное производство в штаб-офицеры. Лучшие выпускники переводились в третий класс а окончив его и пройдя цензовое командование, зачислялись в ГШ.

Сначала желавшие поступить в АГШ сдавали предварительные экзамены при штабе военного округа, в котором они проходили службу. После успешной сдачи следовали вступительные экзамены в самой АГШ. Оценивание производилось по принятой ещё в 50-е гг. двенадцатибальной системе. Отсев был весьма жёстким. По словам А.И. Деникина, он выражался приблизительно следующими цифрами: держало экзамен по округам 1 500 офицеров, на экзамен в АГШ допускались 400-500, поступали 140-150, на третий курс переходили 100, из них причислялось к ГШ 50. Но это не отпугивало поступавших. Окончание АГШ открывало широкую дорогу для службы не только по военному ведомству, но и по ведомству внутренних дел и даже народного просвещения. Академический дух, описываемый в середине 50-х гг. М.И. Венюковым, во многом сохранился и в конце века. “Обширная сеть из протекций, родственных связей, дружеских отношений, знакомств, интриг и прямой подлости была связана с поступлением в академию и обучением в ней”, – писал в своих воспоминаниях учившийся в АГШ в 1895-1898 гг. А.А. Самойло. “Здесь расцветали и разносились по всей армии чувства, ничего общего не имевшие с крепкой товарищеской спайкой, доверием и уважением к ГШ как “мозгу” армии”. Об академической жизни, как о борьбе за существование, говорит в своих воспоминаниях и А.И. Деникин. Возможно, именно поэтому в армии к генштабистам многие относились чуть ли не с презрением или с плохо скрываемой завистью. За ними прочно установилось прозвище “моментов” из-за пристрастия многих из них к выражениям типа “надо поймать момент”, “это момент для атаки” и т. п. Второе их прозвище – “фазаны” – привилось, видимо, из-за яркой парадной формы.

Преподаваемые дисциплины сохраняли прежнее разделение на основные и вспомогательные. В 1898 г. в число первых была введена история военного искусства России. Третий курс включал в себя самостоятельную разработку трёх тем, полученных по жребию: одну – по теоретической разработке какого-нибудь военного вопроса; другую – по самостоятельному изучению какой-либо кампании; третью – по самостоятельной разработке какой-либо стратегической операции на заданном театре военных действий. По каждой теме офицер делал перед комиссией из профессоров АГШ сорокапятиминутный доклад, используя при этом подготовленные им заранее карты, чертежи, таблицы и т. п.

Главными недостаткам АГШ к началу ХХ в. были академичность большинства основных курсов, оторванность их от практики, а также сложная система оценивания знаний, в которой учитывались при начислении среднего балла даже десятые и сотые доли баллов, что давало возможность отдельным преподавателям, искусственно занизив оценку по своему предмету, разрушить судьбу чем-то не угодившего им офицера даже на последнем году обучения. Отсталость курсов проявлялась, например, в том, что изучая военную историю России, слушатели не имели представления о последней российско-турецкой войне 1877-1878 гг., поскольку она в плане не предусматривалась. Ещё одной “особенностью” академического образования была “страсть к красивой отделке чертежей и схем, нередко без учёта их внутреннего смысла”. ">

">">">">">">

К концу 90-х гг. назрела необходимость преобразования академических курсов и преподавания в АГШ в целом. Этим было вызвано создание Комиссии для определения статуса АГШ. В результате работы Комиссия пришла к выводу, что необходимо увеличить специальную подготовку с целью превращения АГШ в школу офицеров ГШ с ограничением количества слушателей. АГШ должна была подготавливать то количество офицеров, которое было необходимо на данный момент. ">

В начале ХХ в. в АГШ на всех курсах (включая и Геодезическое отделение) обучались в среднем по 330-340 офицеров, имелась обширная библиотека. Для АГШ был построен комплекс зданий на Преображенском плацу в Санкт-Петербурге. Однако колебания в среде военного руководства империи при определении статуса АГШ, частые смены начальников, исповедовавших порой совершенно противоположные взгляды, отрицательно сказались на качестве подготовки офицеров ГШ. К тому же атмосфера АГШ оказывала негативное влияние на моральный облик оканчивавших её офицеров, для которых “были весьма характерны разъедавшие эту среду интриги и высокомерие”. Плохое влияние на воспитание офицеров оказывало и то, что выходцы из знатных родов пользовались (вне зависимости от их профессиональных качеств) поблажками как при обучении, так и при зачислении на командные посты. В 1898 г. на пост начальника АГШ был назначен генерал-лейтенант Н.Н. Сухотин. Он попытался разрушить систему преподавания военной науки, которая долгое время воспитывала генштабистов-теоретиков, терявшихся при первом же соприкосновении с практикой. Он увеличил число и значение полевых поездок летом и тактических задач зимой. Однако здесь он натолкнулся на скрытое сопротивление старой профессуры. В 1901 г. Н.Н. Сухотина сменил генерал от инфантерии В.Г. Глазов, который, выполняя указания военного министра об уменьшении нагрузки на обучаемых офицеров, по существу свёл на нет все положительные начинания своего предшественника, предельно сократив объём практического курса на втором году обучения. Вновь произошла переориентация АГШ на подготовку офицеров преимущественно к службе по ГШ, при этом сохранялся академизм большинства курсов. Вот как оценивал академическое образование окончивший АГШ еще при Н.Н. Сухотине А.А. Игнатьев: “При всех её недостатках, академия всё же готовила бесспорно квалифицированные кадры знающих и натренированных в умственной работе офицеров. Бесспорно, деятельность Сухотина сказалась, и наш выпуск был, во всяком случае, более подготовлен к боевой работе, чем предыдущие. Мы были невеждами в социальных вопросах. В военном отношении наше сознание было отравлено позиционными, пассивно-оборонительными тенденциями. Мы не вполне были ориентированы в современных технических средствах войны”. Эта неподготовленность в дальнейшем не замедлила проявить себя в период российско-японской войны 1904-1905 гг. ">

Война 1904-1905 гг. стала “моментом истины” для АГШ. Поражение России в ней было во многом обусловлено недостатками в подготовке офицеров ГШ. Особенно много нареканий вызывали составленные перед войной топографические карты театра боевых действий, а неудовлетворительная организация военной разведки (как до войны, так и во время её) привела к тому, что армия и военное руководство имело мало достоверных сведений о противнике. После войны были созданы две комиссии (при АГШ и ГШ) с целью выяснить причины недостатков и определить формы и методы подготовки офицеров. Несмотря на то, что было признано, что подготовка преподавания страдает излишней теоретичностью, а курсы стратегии и тактики явно устарели, меры к исправлению сложившейся ситуации приняты не были. Единственным изменением стало введение в 1907 г. письменных экзаменов для поступления в АГШ при окружных штабах. Причиной инертности, видимо, была очередная смена руководства АГШ. В январе 1907 г. генерала от инфантерии Н.П. Михневича, активно пытавшегося разобраться в причинах кризиса подведомственного ему заведения, сменил на посту начальника генерал-лейтенант Д.Г. Щербачёв. К тому же неустойчивым было положение ещё одного сторонника реформ – начальника Главного управления ГШ генерал-лейтенанта Ф.Ф. Палицина. Постоянные перестановки и борьба за власть в среде высшего военного руководства сыграли плохую роль в деле реформирования подготовки офицеров ГШ. ">

В конце 1908 – начале 1909 гг. произошла очередная серия изменений в высшем военном руководстве страны. Новым военным министром стал генерал В.А. Сухомлинов. Человек, не лишённый способностей, он отличался властолюбием и вместе с тем поразительным легкомыслием, однако своей бодростью и неизменным оптимизмом нравился императору Николаю ІІ. Бывшее с 1905 г. независимым от Военного министерства, Главное управление ГШ (в ведении которого находилась и АГШ) с 1908 г. вновь было включено в состав последнего, а начальник ГШ подчинён военному министру. Всё это сказалось и на АГШ. В конце июля 1909 г. было высочайше утверждено новое положение об АГШ. Она переименовывалась в Императорскую николаевскую военную академию. Само название позволяет судить о главном назначении данного высшего военного учебного заведения – давать офицерам российской армии высшее военное образование. Помимо этого, АГШ должна была комплектоваться офицерами, окончившими её по первому разряду. Корпус офицеров ГШ должен был развивать трудами профессоров военную науку, а также распространять литературно-учёными работами военные знания в армии (приказ по военному ведомству № 344 от 31 июля 1909 г.). АГШ подчинялась начальнику ГШ. Штат обучающихся был определён в 314 человек, причём ежегодно должно было приниматься число офицеров, недостающее до комплекта. Приём в Геодезическое отделение осуществлялся через год, не более семи офицеров. Обучение длилось два года и девять месяцев: младший и старший годичный классы и дополнительный девятимесячный курс. На Геодезическом отделении обучение продолжалось четыре года: по году в младшем и старшем классах и два года практического обучения при Николаевской главной обсерватории в Пулкове. Окончившие его прикомандировывались к Топографическому управлению Главного управления ГШ. Такое положение сохранялось до 1912 г., когда последовало изменение статуса окончивших Геодезическое отделение офицеров. Приказом № 497 от 10 сентября, по окончании полного четырёхгодичного курса по первому разряду они зачислялись в Корпус военных топографов, в разряд геодезистов. Окончившие по второму разряду отчислялись в свои части. При этом все они пользовались правом на ношение шитья ГШ на мундирах и ускоренным чинопроизводством. Эта мера должна была усилить Корпус военных топографов офицерами с высшим военным образованием. ">

Был расширен академический курс АГШ. Он включал в себя преподавание следующих предметов: стратегия, тактика, служба ГШ, военная история, общая история военного искусства и в России, общая военная администрация, военная статистика, сведения по артиллерийской и инженерной части, военно-морское дело, геодезия и картография, съёмки с черчением, политическая история и иностранные языки. Кроме того, офицеры обучались верховой езде, а в летние месяцы занимались полевыми съёмкой и тактическими занятиями. На Геодезическом отделении к основным предметам добавлялись астрономия (теоретическая и практическая), геодезия (высшая и низшая) и физическая география. В АГШ могли читаться и необязательные курсы. Права офицеров при выпуске определялись разрядами: первый – для получивших в общей сложности от десяти баллов и выше; второй – менее десяти баллов. Лучшие из окончивших курс, награждались медалями: золотой, большой и малой серебрянными, и их имена заносились на почётные доски. Окончившие полный курс АГШ приобретали права: на ношение знака, на получение годового оклада жалования, на четырёхмесячный отпуск с сохранением содержания (кроме офицеров гвардии), право на перевод в другие части и роды войск и на очередные ордена (окончившие АГШ по второму разряду не могли быть награждаемы орденами). Окончившие по первому разряду офицеры должны были отбывать лагерный сбор в условиях службы ГШ, после чего отчислялись в свои части. Окончившие по второму - отчислялись в части сразу по окончании АГШ. За каждый год обучения в АГШ офицеры должны были прослужить в армии полтора года. Напраленность обучения, определение объёма преподавания тех или иных предметов и т. п. были возложены на Конференцию АГШ, в состав которой входили все преподаватели АГШ, её начальник и начальник ГШ, имевший право решающего голоса. При АГШ имелись канцелярия, хозяйственный комитет, манеж для обучения верховой езде, библиотека, Суворовские церковь и музей. Помимо этого, при АГШ имелись интендантский курс (в 1912 г. преобразован а Интендантскую академию) и курс восточных языков (открыт в 1883 г. при курсе восточных языков Министерства иностранных дел, первый выпуск в 1886 г.). За период с 1900 по 1914 гг. количество слушателей АГШ колебалось от 283 (в 1905 г.) до 355 (в 1910 г.) человек. ">Несмотря на все недостатки, АГШ давала оканчивавшим её офицерам широкое военное образование и весьма солидную базу для дальнейшего совершенствования полученных знаний. Популярность АГШ в армии оставалась в начале ХХ в. высокой, а расширение приёма офицеров в АГШ позволяло снабжать вооружённые силы России высококвалифицированными офицерами. Так, в 1908 г. среди командующих военными округами окончившие АГШ составляли 70 %, среди командующих армейскими корпусами – 53 %, начальников пехотных дивизий – 51,7 %, кавалерийских дивизий – 36,4 %, командиров отдельных бригад – 33,7 %, линейных бригад – 21,7 %, командиров пехотных полков – 27,2 %, командиров кавалерийских полков – 13,7 %, командиров казачьих полков – 3,5 %. К началу Первой мировой войны из 36 командиров корпусов АГШ окончили 29; из 51 начальника дивизий с высшим военным образованием 46 окончили АГШ; из числа командиров полков с высшим военным образованием 59 человек (или 39 %) получили его в АГШ. Таким образом, с одной из задач – распространение высшего военного образования среди офицеров армии – АГШ справлялась успешно. ">

В целом, можно сказать, что АГШ с 1856 г. по 1914 г. прережила несколько этапов своего существования. При этом менялся взгляд на профиль АГШ. Вначале это была высшая школа для подготовки офицерских кадров и кадров для ГШ. В 60-70-е гг. АГШ стала рассматриваться исключительно как источник пополнения корпуса офицеров ГШ, что вызвало уменьшение количества принимавшихся в неё офицеров, но повысило качество выпускников. В конце 80-х-90-е гг. АГШ вновь приобретает статус высшего военного учебного заведения предназначенного прежде всего для распространения высшего военного образования в армии. Однако академичность и теоретичность читаемых в ней курсов, отсталость их от новых веяний в военном искусстве, а также борьба и интриги в среде военного руководства страны в конце 90-х гг. ХІХ в. – в первые гг. ХХ в. привели к тому, что выпускники АГШ (особенно призванные нести службу по ГШ) часто мало соответствовали возлагаемым на них обязательствам. Российско-японская война стала толчком для новых реформ, непосредственно затронувших АГШ. Были окончательно определны её приоритеты – распространение высших военных знаний в армии и подготовка офицеров ГШ. К началу Первой мировой войны АГШ являлась центром военно-научной жизни России со стройной системой подготовки кадров. Многие из её выпускников проявили себя как талантливые военачальники и государственные деятели. В заключение уместно привести здесь слова одного из таких выпускников АГШ – А.И. Деникина: “Загромождая нередко курсы несущественным и ненужным, отставая подчас от жизни в прикладном искусстве, она (АГШ – О.Г.) всё же расширяла неизмеримо кругозор наш, давала метод, критерий к познанию военного дела, вооружала весьма серьёзно тех, кто хотел продолжить работать и учиться в жизни. Ибо главный учитель всё-таки жизнь”. "> ">

Canadian American Slavic Studies. – 2005. – Vol. 39. – № 2-3. – Р. 137-157

Примечания

"> Глиноецкий Н. Исторический очерк Николаевской академии Генерального штаба, (СПб., 1882). "> Зайончковский П.А., “Офицерский корпус русской армии перед первой мировой войной” Вопросы истории, № 4 (1981); Шибанов Ф.А., “Подготовка топографических кадров в России в ХІХ и начале ХХ вв.” Учёные записки Ленинградского государственного университета, № 226, серия географических наук (1958), вып. 12. "> Кириллин А.В., “Возрождение традиций офицеров Генерального штаба”, Военно-исторический журнал, № 4 (1994); Тетерин Г.Н., “Геодезическое образование в России до 1917 г. (Краткий очерк)” Геодезия и картография, № 4 (1996); Чечеватов В.С., “Военная академия Генерального штаба: прошлое и современность”, Военно-исторический журнал, № 11 (2002); Барынькин В.М., “Школа полководческого искусства. Совершенствование учебного процесса в академии в первые 70 лет её существования”, Военно-исторический журнал, № 11 (2002); Захаров А.Н., “Основной центр военно-научной мысли России”, Военно-исторический журнал, № 11 (2002); Академия Генерального штаба: История Военной Ордена Ленина Краснознамённой Ордена Суворова І степени Академии Генерального штаба Вооружённых сил Российской федерации. 170 лет, под ред. В.С. Чечеватова, (М.: Защитники Отечества, 2002). "> Бескровный Л.Г., Русская армия и флот в ХІХ веке: Военно-экономический потенциал России, (М.: Наука, 1973), с. 135.