Картина лишь во второй раз покинула музей Орсэ. Фото автора

В последние дни тон в выставочной жизни Москвы задавал ГМИИ им. Пушкина. В выходные в рамках международного фестиваля фильмов об искусстве Perform здесь состоялась российская премьера документальной ленты голландского продюсера и режиссера Питера ван Хёйсте «Иероним Босх: вдохновленный дьяволом». Причем ажиотаж был такой, что музей устроил второй, дополнительный показ. А в начале недели из музея Орсэ сюда привезли знаменитую «Олимпию» Эдуарда Мане, и Москва - второй город, куда французы выпустили на гастроли свою обнаженную красавицу. Потом она отправится в Эрмитаж.

Не стоит искать скрытую тайну в названии «Иероним Босх: вдохновленный дьяволом». Скорее всего touched by the devil из оригинального названия – то есть тот, до кого дотронулся дьявол, как сам художник касался досок, создавая фантастических, часто адских персонажей, – в переводе был вытеснен словом «вдохновленный» в угоду броскости заголовка. Картине Хёйсте о Босхе – кстати, режиссерскому дебюту этого продюсера – однако броскость и чужда, и ни к чему. В 2010 году голландский искусствовед Маттайс Илсинк собрал команду для исследования работ Босха и попутной подготовки выставки, которая в 2016-м, в год 500-летия смерти художника, открылась в Музее Северного Брабанта в родном городе Босха Хертогенбосе. Илсинк стал ее сокуратором. На экране чередуются неистощимые на изобретательность босховские образы то панорамно, то в макросъемке; ломающие голову над атрибуцией ученые, и их «одиссея» по городам и музеям, сопровождаемая переговорами, соглашениями... и проблемами. По большому счету этот фильм – не только о Босхе, которого в 2016-м, вспоминая всем миром, можно сказать, возвели на Олимп, но и о том, что такое искусствоведческая работа. Расследования сменяются интригами – в музейном мире есть своя политика. Инфракрасная съемка, дендрохронология, – то, что помимо стилистического анализа помогает искусствоведам, как сказал один из героев фильма, предсказывать прошлое. Что-то у Босха, наследие которого сегодня исчисляется всего 25 работами, «отписывать», вызывая конфликты между музеями. А что-то, напротив, вводить в корпус его творений – как Илсинк сделал с «Искушением Св. Антония» из Музея искусств Нельсон-Эткинс в Канзас-Сити.

Эти движущиеся картинки сменились в Пушкинском на выставке неподвижными. Второй раз парижский Орсэ – с российской стороны благодаря президенту ГМИИ Ирине Антоновой, готовившей показ, – покинула «Олимпия» Эдуарда Мане (1863). Давно уже классика, а когда-то вызывавшая скандалы. Впервые картина выезжала из Орсэ в 2013-м, тогда ее возили на ретроспективу Мане в Венецию и показывали рядом с одним из «прототипов» (с ним, впрочем, художник одновременно и спорил своим полотном) – с тициановской «Венерой Урбинской», которая в ГМИИ тоже была, но в начале миллениума. Джорджоне, Тициан, Веласкес писали нагих Венер, Гойя со своей «Махой обнаженной» и Мане – современниц. Олимпию Мане писал с натурщицы Викторины Мёран (той же, что позировала ему для «Завтрака на траве», хотя не сразу скажешь, что это одна женщина). Мане выводит на сцену современности даму полусвета, причем на сцену – это почти буквально. Обнаженная героиня, скинувшая на кровать одну шелковую домашнюю туфельку, выхвачена светом из темноты. Хотя для Мане новая Венера, которой служанка подносит букет от посетителя, – еще и живописный экзерсис. Где он увлекается колористическими сочетаниями, «обрамляя» и «оттеняя» бледную кожу девушки то более холодными по тону белыми простынями и белой бумагой, в которую завернуты цветы, то палевым покрывалом и розовой блузой служанки. В музее же все это дополнительно решили «обрамить» образцами красоты разных эпох: слепком с копии с «Афродиты Книдской» Праксителя, картиной ученика Рафаэля Джулио Романо «Дама за туалетом, или Форнарина» и прелестно-непосредственной гогеновской картиной «Te Arii Vahine. Королева (Жена короля)». Кстати, Гоген в свое время копировал «Олимпию» Мане и, отправляясь в Океанию, взял с собой фотографию картины.

Ревизор/Ирина Ремнева

Знаменитая картина одного из основателей импрессионизма Эдуарда Мане "Олимпия", хранящаяся в парижском Музее д’Орсэ, приехала в Москву. Её первое представление на публике в 1865 году вызвало скандал, а сегодня музеи всего мира мечтают заполучить полотно хоть на короткое время. В 2013 году картина впервые была вывезена из Франции и представлена на выставке в Венеции, и вот теперь исключительное право показать полотно получил ГМИИ им. Пушкина.

"Олимпия" была написана Эдуардом Мане в 1863 году и сегодня по праву входит в список шедевров мирового изобразительного искусства. В своей работе он сделал попытку переосмыслить образную и пластическую "формулу" "Венеры Урбинской" кисти Тициана, пояснила искусствовед и автор текстов к экспозиции в ГМИИ им. Пушкина Марина Свидерская. Мане взял за основу женское природное начало богини Венеры и попытался соединить его с настроениями своей эпохи. Он вступил в диалог с полотном Тициана, а также с темой любви и красоты в европейском искусстве. И в результате создал совершенно новый изобразительный язык.

В отличие от большинства импрессионистов, которые тяготели к созданию этюдов, наполненных впечатлениями и игрой светотени, Мане стремился писать полноценные картины с серьезным сюжетом. С этим связано и его желание выставляться в салоне. По словам Свидерской, он хотел войти в систему, чтобы приучить ее к своей живописи и изменить. Именно поэтому он представил полотно "Олимпия" в 1865 году на знаменитом парижском салоне.

Критики разгромили картину. "Олимпия" вызвала такой шквал возмущения, что по воспоминаниям современников возле неё сначала пришлось выставить охрану, а затем и вовсе поднять полотно под самый потолок в дальнем углу выставки. Творческие поиски реалиста Мане столкнулись с идеальным мифологическим образом, который в связи с этим приобрел совершенно иное звучание. Публика увидела не привычную обнаженную идеальную богиню, а именно голую женщину, распущенную куртизанку, которая совершенно не стесняется своего положения, а наоборот достаточно смело глядит на зрителя. Этот эффект "неприличия" усугубило и то, что в "Олимпии" без труда можно было узнать совершенно конкретного человека - любимую натурщицу Мане Викторину Меран. Да и название картины, придуманное друзьями художника, сразу напоминало о героине романа Александра Дюма "Дама с камелиями" - блестящей, холодной и расчетливой даме полусвета.

Лишь немногие поддержали Мане в его творческом поиске. После смерти художника его друзья собрали деньги и выкупили полотно у вдовы мастера, а затем буквально навязали государству. Картина отправилась в запасники Люксембургского дворца, а позже переехала в Лувр, и лишь в 1947 году она, наконец, заняла своё законное место в Музее импрессионизма и затем была передана в Музей д’Орсэ, открывшийся в 1986 году.

Впервые "Олимпия" покинула Францию в 2013 году - она стала частью экспозиции в венецианском Дворце дожей и демонстрировалась вместе с "Венерой Урбинской". По словам директора Музея д’Орсэ и историка искусства Ги Кожеваля, для того, чтобы эта выставка состоялась, были проведены переговоры на самом высоком уровне. В том числе потребовалось личное участие президента Франции Франсуа Олланда. И именно он способствовал и тому, что картина во второй раз покинула родные стены - на сей раз отправившись в Россию. "Я обратился к нему с вопросом, можем ли мы предоставить "Олимпию" для выставки в России. И президент ответил, что не против того, чтобы она направилась в Москву", - сказал Кожеваль.

Никто не мог предположить такого чуда, в свою очередь, рассказала Ирина Антонова - президент ГМИИ им. А.С. Пушкина. "Мы обсуждали с месье Кожевалем одну из предстоящих выставок в ГМИИ им. Пушкина, и я отметила, что "Олимпия" очень подошла бы для нее. "Я понимаю, что просить ее невозможно", - сказала я. Он очень внимательно посмотрел на меня и произнес: "Ну почему же невозможно". И тогда начались переговоры. Это очень большой жест для музея - расстаться с таким сокровищем".

Антонова добавила, что нынешняя выставка в Москве сравнима по значимости разве что с такими событиями, как явление в стенах ГМИИ им. Пушкина в своё время "Сикстинской мадонны" Рафаэля и "Джоконды" Леонардо да Винчи.

"Олимпия" расположилась в небольшом полутемном зале с бордовыми стенами, превратившимся в своего рода будуар. Организаторы отмечают, что знакомство с картиной должно стать своего рода медитацией: нужно сесть напротив полотна и долго вглядываться в изображение. "Это совершенно особая живопись, - рассказала Марина Свидерская. - Мане писал без теней, без скульптурного пластического основания. Он писал только цветом. В результате возникает удивительный эффект - совершенно некрасивая девушка с неклассическими пропорциями приобретает удивительную красоту и свежесть". Искусствовед отметила, что в картине есть тяготение к чертам художественного примитива - большие плоскости цвета и резкие контрасты. Но вместе с этим в ней присутствуют царственное богатство колорита и виртуозное разнообразие мазков. Зеленый занавес способствует появлению розового свечения, что делает девушку похожей на распускающийся бутон. "Борис Виппер называл ее розой, обсыпанной росой, - напомнила Свидерская. - У Мане не получилось богини. Но у него получился образ, наполненный свежестью и природной естественностью".

По-настоящему "Олимпия" раскрывается перед зрителем только после изучения отдельных фрагментов картины. Здесь важна каждая деталь - как напряжена голова героини, как смяты шелковые подушки, как соскальзывает с ноги одна из туфелек, как благоухает цветок орхидеи в волосах героини, и как она смотрит на зрителя, прикрываясь левой рукой, точно отталкивая от себя. Пришедшая с цветами служанка вводит в повествование момент действия. Шурша бумагой, она будит кошку, которая изогнула спину, защищая свою хозяйку.

"Этой картиной Мане положил рубеж между всем предшествующим развитием мировой живописи и новым временем. Отказавшись от той системы идеалов, которая господствовала в мировой живописи до середины XIX века, Мане все же сумел сохранить веру в такие вечные чувства, как любовь и красота, - сказала Ирина Антонова. - Он сказал правду о веке, который затем Александр Блок охарактеризует, как "век жестокий, беспощадный". Образ "Олимпии" созвучен с Сонечкой Мармеладовой Достоевского и Катюшей Масловой Толстого. Мы видим этот образ в "Травиате" Джузеппе Верди и на картине "Неизвестная" Ивана Крамского".

Проект "Олимпия" - это не просто выставка одной картины - полотно демонстрируется в окружении трех работ из собственного собрания музея, и в этом кроется особый кураторский замысел, автором которого стала Ирина Антонова. В одном зале с "Олимпией" зрители увидят копию Афродиты Книдской - знаменитой статуи афинского скульптора IV век до н. э. Праксителя. Это первое появление полностью обнажённого тела в европейском искусстве, которое у одних вызвало шок, а у других восхищение. Здесь же можно изучить полотно "Дама за туалетом, или Форнарина", принадлежащее кисти наследника гениев Возрождения Джулио Романо, и картину Поля Гогена "Королева".

"Каждое из этих произведений является своего рода ступенькой к пониманию того, что представляли любовь и красота в разные периоды истории европейского искусства. И помогает нам понять творчество Мане", - сказала директор ГМИИ им. Пушкина Марина Лошак.

Что: Выставка "Олимпия" Эдуарда Мане из собрания Музея д"Орсэ"
Где: Государственный музей изобразительных искусств имени А.С. Пушкина
Когда: 19 апреля - 17 июля 2016

Выставка живопись

В Пушкинский музей привезли хрестоматийный шедевр раннего импрессионизма — "Олимпию" Эдуарда Мане. С картиной на время расстался парижский музей Орсе — с тех пор как картина оказалась там, она выезжала за пределы французской столицы всего раз. Рассказывает ВАЛЕНТИН ДЬЯКОНОВ.

Жаль, что мы уже не сможем увидеть "Олимпию" глазами современников Мане. На осеннем Салоне 1865 года картину пришлось вешать повыше и снабжать охраной, настолько возмутительными французским буржуа показались и героиня, и сама живопись. Тогда насилие над искусством было делом не то чтобы редким. На Салоне 1853 года императрица Евгения, супруга Наполеона III, за плохое поведение и излишнюю откровенность отстегала хлыстом "Купальщиц" Гюстава Курбе. Публика рангом пониже пыталась тыкать в "Олимпию" зонтиками и тростями. Всем было ясно, что с картины смотрит проститутка, а не богиня: в памяти еще свежа "Дама с камелиями" Александра Дюма-сына, где Олимпией зовут героиню, которая живет "ни с кем и со всеми". И как смотрит: расслабленно, без малейшего смущения, не пряча лицо, как куртизанка на картине первого учителя Мане Тома Кутюра "Гораций и Лидия". В искусстве того времени сексуальность драпируется в складки, мифологические сюжеты и ложную скромность. Мане демонстрирует ее как есть — без драматичных заимствований у классиков, зато с прислужницей-негритянкой и черной кошкой с выгнутой спиной, вызывавшей издевательский хохот у зрителей. Эмилю Золя, написавшему о Мане несколько статей, пришлось учитывать уж слишком острый сюжет и называть Олимпию всего лишь "первой попавшейся девочкой", которую каждый может встретить на улице. Главное, считал Золя,— это пятна цвета, то есть как видит художник, а остальное не так важно.

Но с тем, как видел Мане, у зрителей тоже проблемы. Он, возможно, первый художник новейшего времени, которого сравнивали с лубочными картинками задолго до того, как русские футуристы взяли народные принты за образец. Но Мане был далек от рыночного искусства, он копировал Тициана, Веласкеса и Гойю. Прямая предшественница "Олимпии" — "Венера Урбинская" Тициана, а демонстративная плоскость красок основана на раннем Гойе — даже не на "Обнаженной Махе", а на многофигурных народных праздниках конца 1780-х. Не то чтобы куртизанка Мане слишком яркая, но цвета здесь самостоятельны, а не комплементарны, и в бирюзово-зеленую штору на заднем плане взгляд погружается с той же легкостью, что и в кожу Олимпии. За эту смелость в эмансипации цвета Мане называли недоучкой и маляром, и в Салоны он попадал редко — вместо официальных художественных смотрин эпохи Июльской монархии художнику приходилось строить для полотен отдельные бараки или устраивать выставки в своей мастерской. После смерти Мане "Олимпию" спасли для Франции друзья художника, и в первую очередь Клод Моне, объявивший сбор средств на покупку и передачу картины в Люксембургский музей, откуда она отправилась сначала в Лувр, а потом уже во французскую Третьяковку — Орсе.

Теперь "Олимпия" вызывает негодование другого рода: у людей образованных и политкорректных — как памятник французского колониализма. До революционного смысла картины нам уже не добраться, и Пушкинский помещает ее в маленький музейчик великих моделей. Французская куртизанка окружена гипсовой Афродитой Праксителя, "Форнариной" Джулио Романо и "Женой короля" Поля Гогена. Благодаря включению Гогена вырисовывается глобальный сюжет о том, как художники Европы в конце XIX века наконец-то поняли, что помимо средиземноморской красоты есть и другие типы. Подобно Золя Пушкинский пытается обойти тему профессиональной принадлежности "Олимпии", подсказывая зрителю в настенном тексте, что картина на самом деле "о любви". Конечно, если долго смотреть на любую картину, можно отыскать в ней что-то про любовь, но "Олимпия" совсем не о том — она о повседневности, об изгнанных ханжами за порог приличного общества девушках, о том, что вечно пережевывать одни и те же античные байки, пусть и возвышенные, вредно для извилин и нервов. Обо всех, кто не боится показать то, что происходит, так, как показывать нужно здесь и сейчас.

К нам приехала «Олимпия» Эдуара Мане.

Куда приехала – догадаться нетрудно: в ГМИИ им. Пушкина. (Петербуржцы, не расстраивайтесь: если поленитесь прокатиться в Москву ради этой дамы, то потом она сама прибудет к вам в Эрмитаж.)

Вообще «Олимпия» выезжает из парижского Музея Орсэ всего второй раз в жизни. В первый раз это было ради встречи с «Венерой Урбинской» Тициана на территории Италии (и тогда для этого потребовались переговоры на уровне президентов Франции и Италии). Нам же хватило просьбы от Ирины Антоновой.

При чем тут «Венера Урбинская»?

Ну, вообще-то, сходство с этой работой и правда есть, и Мане она точно была известна – собственно говоря, он ее даже копировал.

Так вот, работа Эдуара Мане, выставленная в 1865 году на Парижском салоне, вызвала невероятный скандал. И не только со стороны публики: критики почти единодушно называли изображенную «вульгарной уродиной» и награждали прочими подобными эпитетами.

Почему так? А тут надо вообще задуматься над присутствием обнаженной натуры в европейском изобразительном искусстве того времени.

Нет, безусловно, «ню» имело место. Но как и в каком виде? Во-первых, в качестве оправдания требовался некий сюжет – чаще всего мифологический, иногда романтико-героический (вспомним хоть полуобнаженную «Свободу на баррикадах»). Во-вторых, внешность героинь неизменно идеализировалась – никакого натурализма.

Чтоб далеко не забираться в историю – вот вам написанная примерно в то же время, что и «Олимпия», картина академиста Александра Кабанеля, «Рождение Венеры». Такую обнаженку тогдашняя публика воспринимать была вполне готова.

К слову, «Олимпией» свою работу назвал вовсе не сам художник. И тут требуется пояснение. Олимпией звали одну из героинь «Дамы с камелиями» Дюма-сына: что называется, «даму полусвета», да еще жестокую и безнравственную. Название, к огорчению автора, так и прилипло.

Но – отвлечемся на минуту от нашего главного персонажа – новаторам вообще-то всегда доставалось. И одна из еще трех работ, представленных уже из фондов самого ГМИИ в добавление к картине Мане, об этом напоминает.

Это «Афродита Книдская» Праксителя. Именно этот скульптор и ввел в эллинистический обиход изображение полностью обнаженных женщин – до него, оказывается, такого не было.

Статую заказали ему жители некоего острова Кос (остров есть и сейчас, но кто его помнит?). Скульптор на всякий случай изваял две – и обнаженную, и одетую. Так вот, заказчики от обнаженной с возмущением отказались (тем более что прошел слух, будто Пракситель избрал в качестве модели для богини гетеру Фрину) – короче, были скандализированы не меньше, чем зрители Парижского салона. И забрали одетую – от которой не сохранилось ни изображений, ни копий.

А вот статую обнаженную выкупили жители города Книд, чтобы поставить у себя в храме Афродиты. И не прогадали – в город во множестве стали стекаться паломники. Афродиту Книдскую копировали, о ней рассказывали легенды. Одна из них гласит: царь соседнего государства, желая получить скульптуру, обещал Книду простить ему весь (и немалый) государственный долг. Жители с негодованием отказались.

Оригинала Праксителя не сохранилось. То, что мы видим в ГМИИ – одна из копий римского времени. Копии и вариации были многочисленными – «Афродита», по сути, заложила основу для нового скульптурного стиля.

Еще одна работа, составляющая в залах ГМИИ компанию «Олимпии», – «Дама за туалетом» Джулио Романо. Чаще ее, впрочем, называют «Форнариной» (полулегендарный персонаж – то ли возлюбленная Рафаэля, то ли куртизанка, то ли и то, и другое, – даже достоверных сведений о ее имени нет).

Но суть не в этом: тут мы опять воспринимаем ренессансную обнаженную натуру как нечто естественное. Для своей эпохи, конечно, да – хотя и тут мы видим отсылки к античной мифологии, хотя бы в виде статуи Венеры на заднем плане.

Но тут также интересно другое. В музей эта дама попала… представьте, одетой. Полностью закутанной в голубую драпировку (по другим источникам – вообще в синем платье). Расчистка от поздних записей была произведена в 1930-х годах в реставрационных мастерских ГМИИ под руководством Павла Корина. И только тогда выяснилось, что все изначальное одеяние изображенной – небольшая полупрозрачная драпировка. Что кому-то, надо думать, когда-то показалось неприличным.

Ну, и наконец последняя из представленных работ – «Жена короля» Поля Гогена, одна из его таитянских картин.

Гогену очень нравилась картина Мане, он даже взял с собой на Таити репродукцию с нее. Перекличка между двумя работами несомненна, хотя манера у Гогена уж совсем другая.

Возвращаясь к «Олимпии»: те, кто знает эту работу только по репродукциям, смогут наконец оценить вживую нюансы колористики, особенно в части темных тонов.

Ну, и собственно, именно эта работа изменила отношение живописцев нового времени к обнаженной натуре.

Выставка открыта в главном здании, продлится до середины июля.

Что еще продолжается в ГМИИ: « ». До середины мая, так что времени осталось не так много.

До середины же мая в главном здании экспонируются и работы Виктора Пивоварова, перекликающиеся с классикой.

А вот что закроется совсем скоро – это милейшая выставка в здании Галереи искусств Европы и Америки XIX-XX в.: « ». По 24 апреля.

- Почему видеть «Олимпию» Мане счастье?

Я считаю, что огромное счастье заключается в общении с самыми великими произведениями искусства. Обязательно нужно прикасаться к прекрасным вещам, нужно иметь перед глазами эталон, высоту. Иначе человек очень быстро опускается на четвереньки. «Олимпия» Мане - это великая картина и великая живопись. Глядя на великое, лучше понимаешь, что происходит вокруг тебя.

- Почему из Парижа привезли всего одну работу?

Этот проект - выставка одного художественного произведения. Мы показываем вещи, которые убеждают, что в музей можно прийти ради одной-единственной картины. Раньше привозили Мону Лизу, Боттичелли, портрет Риминальди работы Тициана (я считаю, самый гениальный портрет в мировой истории искусств. Не верилось, что его возможно получить, но, оказалось, возможно). Но если раньше мы показывали только один шедевр - то теперь - окружаем его «подсказками».

- Как нужно смотреть выставку?

Небольшое количество работ подразумевает: надо смотреть долго, надо входить в образ. Есть такой термин - «музейная усталость». Наверняка, знакомое ощущение - ты просто походил по выставке минут сорок, ничего не делал, но безумно устал. Это естественно, ведь вещи - вещают на человека.

- Какие произведения вы выбрали для подсказки?

Их всего три. Первая - «Афродита» Праксителя, афинского скульптора 4 века до н.э. Пракситель был первым европейским художником, изобразившим женское тело полностью обнаженным. Вторая - это «Дама за туалетом или Форнарина» Джулио Романо, ученика Рафаэля. Третья - картина Поля Гогена «Королева (Жена короля)», написанная во время пребывания на Таити. Все три работы представляют ступеньки. Две - это ступеньки «до» «Олимпии», а последняя - гогеновская - ступенька «после», ведь Гоген восхищался «Олимпией» Мане.

- Могли ли вместо трех произведений, окружающих «Олимпию», быть другие работы?

Конечно, мы хотели показать «Данаю» Тициана из Эрмитажа. Нам обещали ее предоставить, но за неделю до выставки отказали, чем чуть не разрушили замысел. Кроме того, у меня была мысль представить после Гогена еще и «Неизвестную» Крамского. Но я подумала, что Третьяковка, защищая честь своей дамы, не даст повесить картину рядом.

- Что мы видим на картине «Олимпия»?

Нагловатую девчонку, представительницу неуважаемой профессии. При всей очевидности ситуации - в Олимпии - огромное чувство собственного достоинства. Она не униженная или оскорбленная, а независимая персона. Она смотрит на нас, делая не совсем пристойный жест. Я рассматриваю этот жест как пощечину. Она отсылает прочь непрошеного кавалера.

Фотопортрет Ирины Антоновой / Предоставлен пресс-службой ГМИИ им. Пушкина

- На что стоит обратить внимание?

Королеву играет ее окружение. Поэтому окружение здесь - наиболее важно. Ощетинившийся кот - это рыцарь, он ощетинился на того, кто стоит напротив хозяйки. Обратите внимание, что чернокожая служанка не отдает букет, а держит у себя, зная, что девушка его, скорее всего, выбросит.

А еще - обратите внимание на необыкновенный разлив живописи. Я просто шалею, когда смотрю, как написаны эти белые ткани, этот цветочек в ее волосах. Кстати, когда «Олимпию» критиковали - писали, что у нее желтый живот. Я посмотрела, но никакого желтого живота не увидела.

Очень важно почувствовать иронию картины. Перед нами Венера - вот только какая? И тут клубок начинает разматываться. Перед нами вновь вечные возлюбленные. Кто их любит - бог или противный дядька, который не понравился Олимпии - это уже другое дело.